Неточные совпадения
— Люблю, — шептал пьяный старик,
не выпуская моей руки. — Ах, люблю… Именно хорош этот молодой стыд… эта невинность и девственность просыпающейся мысли. Голубчик, пьяница Селезнев все понимает… да! А только
не забудьте, что канатчик-то все-таки повесился. И какая хитрая штука: тут бытие, вившее
свою веревку несколько лет, и тут же небытие, повешенное на этой самой веревке. И притом какая деликатность: пусть теперь
другие вьют эту проклятую веревку… хе-хе!
Мой
друг Пепко совершенно
забыл обо мне, предоставив меня
своей участи. Это было жестоко, но молодость склонна думать только о самой себе, — ведь мир существует только для нее и принадлежит ей. Мы почти
не говорили. Пепко изредка справлялся о моем здоровье и издавал неопределенный носовой звук, выражавший его неудовольствие...
Неточные совпадения
— Ты
забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня жизнь — театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе,
друг другу свои таланты,
свой внутренний мир. Я
не знаю — насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это — человек для себя…
Притом одна материальная победа, обладание Верой
не доставило бы ему полного удовлетворения, как доставило бы над всякой
другой. Он, уходя, злился
не за то, что красавица Вера ускользает от него, что он тратил на нее время, силы,
забывал «дело». Он злился от гордости и страдал сознанием
своего бессилия. Он одолел воображение, пожалуй — так называемое сердце Веры, но
не одолел ее ума и воли.
— Нет, я этого никогда
не могу
забыть и поэтому должен в особенности выяснить положение
свое собственное и
других заводчиков. Мы живем паразитами…
Газетное известие было весьма характерное и, конечно, должно было на нее очень щекотливо подействовать, но она, к
своему счастью может быть,
не способна была в сию минуту сосредоточиться на одном пункте, а потому чрез минуту могла
забыть даже и о газете и перескочить совсем на
другое.
— О, д-да, и я то же говорю, — упрямо подхватил он, — один ум хорошо, а два гораздо лучше. Но к нему
другой с умом
не пришел, а он и
свой пустил… Как это, куда он его пустил? Это слово — куда он пустил
свой ум, я
забыл, — продолжал он, вертя рукой пред
своими глазами, — ах да, шпацирен.