Милый Пепко, как он иногда бывал остроумен, сам не замечая этого. В эти моменты какого-то душевного просветления я так любил его, и мне даже казалось, что он очень красив и что женщины должны его любить. Сколько в нем захватывающей энергии, усыпанной блестками неподдельного остроумия. Во всяком случае, это был незаурядный человек, хотя и с большими поправками. Много было лишнего, многого недоставало, а в
конце концов все-таки настоящий живой человек, каких немного.
— Молодость прошла — отлично… — злобно повторял я про себя. — Значит, она никому не нужна; значит, выпал скверный номер; значит, вообще наплевать. Пусть другие живут, наслаждаются, радуются… Черт с ними, с этими другими. Все равно и жирный король и тощий нищий в
конце концов сделаются достоянием господ червей, как сказал Шекспир, а в том числе и другие.
Неточные совпадения
По тону хозяина можно было заключить, что он не был рад неожиданному появлению гостя, который в другое время мог бы явиться спасителем семейного счастья, а сейчас просто не дал довести до
конца счастливый момент.
Где-то послышался сдержанный смех, затем дверь отворилась, и я увидел длинный коридор, в дальнем
конце которого стояла средних лет некрасивая женщина, а в ближнем от меня Пепко. В коридор выходило несколько дверей из других комнат, и в каждой торчало по любопытной голове — очевидно, глупый смех принадлежал именно этим головам. Мне лично не понравилась эта сцена, как и все поведение Пепки, разыгрывавшего шута. Последнее сказывалось главным образом в тоне его голоса.
Мне ничего не оставалось, как признаться, хотя мне писала не «одна добрая мать», а «один добрый отец». У меня лежало только что вчера полученное письмо, в таком же конверте и с такой же печатью, хотя оно пришло из противоположного
конца России. И Пепко и я были далекими провинциалами.
Считай: пять
концов по Николаевской железной дороге…
Тут и голод, и холод, и пьянство с голода и холода, и бесконечный ряд неудач, и неудовлетворенная жажда жить по-человечески, — все это доводит до преждевременного
конца.
Лично я с особенным удовольствием вспоминаю о нем, как о человеке, который так просто отнесся ко мне с первого раза и так до
конца.
У нас открылся настоящий бал. Появилось новое пиво, а с ним разлилось и новое веселье. Наши маски оказались очень милыми и веселыми созданиями, а Пепко проявил необыкновенную галантность — нечто среднее между турецким пашой и французским маркизом
конца грешного восемнадцатого века.
Сначала я писал напыщенно-риторическим стилем а la Гоголь, потом старательно усвоил себе манеру красивых описаний а la Тургенев и только под
конец понял, что к гоголевская природа и тургеневская — обе не русские, и под ними может смело подписаться всякая другая природа, за очень немногими исключениями.
И там и тут разливалась специально наша русская поэзия, оригинальная, мощная, безграничная и без
конца родная…
— Сюды!.. — кричал дядя Петра, скрываясь в дальнем
конце потолка, где было совершенно темно. — Надейтесь на дядю Петру. Левее держи…
Мы отправились по Каменноостровскому проспекту, который по вечерам в
конце апреля имеет какой-то особенно задорный и бойкий вид.
Мы прошли деревню из
конца в
конец и нашли сразу то, о чем даже не смели мечтать, — именно, наняли крошечную избушку на курьих ножках за десять рублей за все лето.
Серые большие глаза смотрели с такой милой серьезностью, на спине трепалась целая волна слегка вившихся русых шелковистых волос,
концы красной ленты развевались по воздуху, широкополая соломенная шляпа валялась на песке…
Вообще время провели недурно, и только под
конец вечера Пепко едва не подрался с каким-то служащим на финляндской железной дороге.
Под
конец я сам удивлялся самому себе, то есть своей находчивости, — ведь это было целое и обстоятельное объяснение в любви, замаскированное романической фабулой.
Эта встреча отравила мне остальную часть дня, потому что Пепко не хотел отставать от нас со своей дамой и довел свою дерзость до того, что забрался на дачу к Глазковым и выкупил свое вторжение какой-то лестью одной доброй матери без слов. Последняя вообще благоволила к нему и оказывала некоторые знаки внимания. А мне нельзя было даже переговорить с Александрой Васильевной наедине, чтоб досказать
конец моего романа.
Я начинал вообще замечать какую-то перемену в настроении Пепки. Отдавая должную дань
концу лета, он часто принимал задумчивый вид и мурлыкал про себя...
— Эге, а мы, литераторы, умеем сводить
концы… Разве собака умирает дома? И мы тоже…
Я поклонился и пошел в противоположный
конец коридора, к выходу.
Первая книжка нового журнала «Кошница» должна была выйти первого января, но этому благочестивому намерению помешали разные непредвиденные обстоятельства, и книжка вышла только в
конце января. Понятно, что я ждал с нетерпением этого события: это был первый опыт моего журнального «тиснения»…
Все эти треволнения, усиленная работа и не менее усиленное пьянство привели меня к естественному
концу.
И время стояло проклятое:
конец февраля.
На последнем пункте политическая экономия Федосьи делала остановку. Бутылка вина на худой
конец стоила рубль, а где его взять… Мои ресурсы были плохи. Оставалась надежда на родных, — как было ни тяжело, но мне пришлось просить у них денег. За последние полтора года я не получал «из дома» ни гроша и решился просить помощи, только вынужденный крайностью. Отец и мать, конечно, догадаются, что случилась какая-то беда, но обойти этот роковой вопрос не было никакой возможности.
Я плохо помню, как время дотянулось до
конца апреля. Взглянув на себя в зеркало, я даже испугался: это был какой-то живой скелет.
Да, я пил из отравленного источника и, как пьяница, хотел пить и пить без
конца.
— И что только будет… — шептала Федосья, покачивая головой. — Откуда взялся этот проклятущий солдатишко… Люба, а ты не сумлевайся, потому как теперь не об этом следовает думать. Записалась в сестры — ну, значит,
конец.
Точно так же я относился к сотрудничеству у Ивана Иваныча: написал рассказ, получил деньги, — и
конец.
Тут уж
конец всему начинающему, и я злобно торжествовал.
Не без труда и не скоро он распутал тугой клубок этих чувств: тоскливое ощущение утраты чего-то очень важного, острое недовольство собою, желание отомстить Лидии за обиду, половое любопытство к ней и рядом со всем этим напряженное желание убедить девушку в его значительности, а за всем этим явилась уверенность, что в
конце концов он любит Лидию настоящей любовью, именно той, о которой пишут стихами и прозой и в которой нет ничего мальчишеского, смешного, выдуманного.