Неточные совпадения
Вахрушка молодцевато подтянулся и сделал налево кругом. Таинственный бродяга появился во всем своем великолепии, в длинной рубахе, с котомочкой
за плечами, с бурачком в
одной руке и палкой в
другой.
—
Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот
за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив
других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно и совестно свиньей быть.
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!.. Я о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами:
один умнее отца захотел быть и
другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по пути.
За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом
за пьяного мужа, а теперь жених-то в
одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя.
Другим ужасом для Анфусы Гавриловны был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в
одну комнату и запирались на ключ.
— А все это проклятый Полуштоф, — ругались они
за спиной. — Все от него пошло. Дай лисе хвост просунуть, она и вся залезет. А у немцев так уж заведено: у
одного крючок, у
другого петля —
друг за дружкой и волокутся.
Старшему сыну Серафимы было уже четыре года, его звали Сережей.
За ним следовали еще две девочки-погодки, то есть родившиеся через год
одна после
другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни любила мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
Он видел ее белые, точно налитые молоком руки, и эти руки подавали ему
одну рюмку
за другой.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при
одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже
других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж
за первого встречного. Всегда так бывает.
Потом ему делалось обидно, что
другие малыгинские зятья все зажили по-новому, кончая Галактионом, и только он
один остался точно
за штатом.
— Как это он мне сказал про свой-то банк, значит, Ермилыч, меня точно осенило. А возьму, напримерно, я, да и открою ссудную кассу в Заполье, как ты полагаешь? Деньжонок у меня скоплено тысяч
за десять, вот рухлядишку побоку, — ну, близко к двадцати набежит. Есть
другие мелкие народы, которые прячут деньжонки по подпольям… да.
Одним словом, оборочусь.
— Уж какая судьба выпадет. Вот вы гонялись
за Харитиной, а попали на меня. Значит, была
одна судьба, а сейчас вам выходит
другая: от ворот поворот.
— Ну, милый зятек, как мы будем с тобой разговаривать? — бормотал он, размахивая рукой. — Оно тово… да… Наградил господь меня зятьками, нечего сказать.
Один в тюрьме сидит, от
другого жена убежала, третий… Настоящий альбом! Истинно благословил господь
за родительские молитвы.
— Вот ты какой, а?.. А раньше что говорил? Теперь, видно,
за ум хватился. У Малыгиных для всех зятьев
один порядок: после венца десять тысяч, а после смерти родителей по разделу с
другими.
Харитина разошлась до того, что предложила чаю. Она продолжала лежать на постели совсем одетая и курила
одну папиросу
за другой.
В действительности происходило так. Все зятья,
за исключением Пашки Булыгина, не принимали в этом деле никакого участия, предоставив все своим женам. Из сестер ни
одна не отказалась от своей части ни в пользу
других сестер, ни в пользу отца.
— С
одной стороны хозяйничает шайка купцов, наживших капиталы всякими неправдами, а с
другой стороны будет зорить этих толстосумов шайка хищных дельцов. Все это в порядке вещей и по-ученому называется борьбой
за существование… Конечно, есть такие купцы, как молодой Колобов, — эти создадут свое благосостояние на развалинах чужого разорения. О, он далеко пойдет!
Полуянов пил
одну рюмку водки
за другой с жадностью наголодавшегося человека и быстро захмелел. Воспоминания прошлого величия были так живы, что он совсем забыл о скромном настоящем и страшно рассердился, когда Прохоров заметил, что поп Макар, хотя и виноват кругом, но согнуть его в бараний рог все-таки трудно.
На Иртыше затонула баржа с незастрахованным чужим товаром, пароход «Первинка» напоролся на подводный камень и целое лето простоял без работы, было несколько запоздавших грузов,
за которые пришлось платить неустойку, —
одним словом,
одна неудача
за другой.
На
другой день он, одетый с иголочки во все новое, уже сидел в особой комнате нового управления
за громадным письменным столом, заваленным гроссбухами. Ему нравилась и солидность обстановки и какая-то особенная деловая таинственность, а больше всего сам Ечкин, всегда веселый, вечно занятый, энергичный и неутомимый.
Одна квартира чего стоила, министерская обстановка, служащие, и все явилось, как в сказке, по щучьему веленью. В первый момент Полуянов даже смутился, отозвал Ечкина в сторону и проговорил...
Стоявшая засуха делала из деревянных мещанских построек какую-то подтопку, и огонь захватывал
одну улицу
за другой.
В
другом месте скитники встретили еще более ужасную картину. На дороге сидели двое башкир и прямо выли от голодных колик. Страшно было смотреть на их искаженные лица, на дикие глаза.
Один погнался
за проезжавшими мимо пошевнями на четвереньках, как дикий зверь, — не было сил подняться на ноги. Старец Анфим струсил и погнал лошадь. Михей Зотыч закрыл глаза и молился вслух.
Все станицы походили
одна на
другую, и везде были
одни и те же порядки. Не хватало рук, чтобы управиться с землей, и некому ее было сдавать, — арендная плата была от двадцати до пятидесяти копеек
за десятину. Прямо смешная цена… Далеко ли податься до башкир, и те вон сдают поблизости от заводов по три рубля десятина. Казачки-то, пожалуй, похуже башкир оказали себя.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с
другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это
за жаркое? Это не жаркое.
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела;
за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям;
за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом;
за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся
одна к
другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к семейству городничего.
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и
за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три рассказа страшные // И горячо заспорили // О том, кто всех грешней? //
Один сказал: кабатчики, //
Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. // То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
Некоторое время Угрюм-Бурчеев безмолвствовал. С каким-то странным любопытством следил он, как волна плывет
за волною, сперва
одна, потом
другая, и еще, и еще… И все это куда-то стремится и где-то, должно быть, исчезает…
— Валом валит солдат! — говорили глуповцы, и казалось им, что это люди какие-то особенные, что они самой природой созданы для того, чтоб ходить без конца, ходить по всем направлениям. Что они спускаются с
одной плоской возвышенности для того, чтобы лезть на
другую плоскую возвышенность, переходят через
один мост для того, чтобы перейти вслед
за тем через
другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще…