В дверях стоял Харитон Артемьич. Он прибежал из дому в одном халате. Седые волосы были всклокочены, и старик имел страшный вид. Он подошел к кровати и молча начал крестить «отходившую». Хрипы делались меньше, клокотанье остановилось. В дверях показались перепуганные детские лица. Аграфена продолжала причитать, обхватив холодевшие
ноги покойницы.
Неточные совпадения
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди
покойницы. Полечка припала к
ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
— Совершенно знаю-с; Черносвитов, изобретя свою
ногу, первым делом тогда забежал ко мне показать. Но черносвитовская
нога изобретена несравненно позже… И к тому же уверяет, что даже
покойница жена его, в продолжение всего их брака, не знала, что у него, у мужа ее, деревянная
нога. «Если ты, — говорит, когда я заметил ему все нелепости, — если ты в двенадцатом году был у Наполеона в камер-пажах, то и мне позволь похоронить
ногу на Ваганьковском».
Вслед за певчими приехал нанятый Тамарой катафалк о двух лошадях, черный, с белыми султанами, и при нем пять факельщиков. Они же привезли с собой глазетовый белый гроб и пьедестал для него, обтянутый черным коленкором. Не спеша, привычно-ловкими движениями, они уложили
покойницу в гроб, покрыли ее лицо кисеей, занавесили труп парчой и зажгли свечи: одну в изголовье и две в
ногах.
Служил панихиды, заказывал сорокоусты, толковал с попом, шаркал
ногами, переходя из комнаты в комнату, заглядывал в столовую, где лежала
покойница, крестился, воздевал глаза к небу, вставал по ночам, неслышно подходил к двери, вслушивался в монотонное чтение псаломщика и проч.
«Господу, — говорю, — было угодно меня таким создать», — да с сими словами и опять заплакал; опять сердце, знаете, сжалось: и сержусь на свои слезы и плачу. Они же,
покойница, глядели, глядели на меня и этак молчком меня к себе одним пальчиком и поманули: я упал им в
ноги, а они положили мою голову в колени, да и я плачу, и они изволят плакать. Потом встали, да и говорят: