Неточные совпадения
— Это ты правильно, хозяюшка, — весело ответил гость. — Необычен я, да и стар.
В черном теле прожил всю
жизнь, не до питья было.
Сестры
в течение двух месяцев совместной
жизни успели перессориться и помириться несколько раз, стараясь не доводить своих размолвок до Галактиона. Обе побаивались его, хотя он никогда не сказал ни одного грубого слова.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею. Ее заветною мечтой было переехать
в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы уехать из деревни. Городская
жизнь рисовалась ей
в самых радужных красках.
У жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал
в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую
жизнь. На отца Галактион не сердился, потому что этого нужно было ожидать.
Этот первый визит оставил
в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло на него, совсем другая
жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила уже совсем по-другому. Это новое уже было
в Заполье, вот тут, совсем близко.
Впоследствии сам Тарас Семеныч удивлялся, как он мог решиться на такой важный шаг и как вообще мог позволить совершенно посторонним людям вмешиваться
в свою интимную
жизнь.
Может быть, присутствие и совместная
жизнь с настоящею здоровою девочкой произведут такое действие, какого не
в состоянии сейчас предвидеть никакая наука.
Так началась семейная
жизнь Галактиона
в Заполье. Наружно он помирился с женой, но это плохо скрывало глубокий внутренний разлад. Между ними точно выросла невидимая стена. Самым скверным было то, что Галактион заметно отшатнулся от Анфусы Гавриловны и даже больше — перешел на сторону Харитона Артемьича.
В Полуянове вспыхнула прежняя энергия, и он вступил
в ожесточенный бой с свидетелями, подавляя их своею находчивостью, опытом и смелостью натиска. Потухшие глаза заблестели, на лице выступили красные пятна, — это был человек, решившийся продать дорого свою
жизнь.
— А вы не сердитесь на нашу деревенскую простоту, Харитина Харитоновна, потому как у нас все по душам… А я-то так кругом обязан Ильей Фирсычем, по гроб
жизни. Да и так люди не чужие… Ежели, напримерно, вам насчет денежных средств, так с нашим удовольствием. Конешно, расписочку там на всякий случай выдадите, — это так, для порядку, а только несумлевайтесь. Весь перед вами,
в там роде, как свеча горю.
— Да, это нужно иметь
в виду почтенному Борису Яковлевичу, — шутил Стабровский. — Иногда кипучая
жизнь проявляется
в не совсем удобным формах.
Происходили странные превращения, и, может быть, самым удивительным из них было то, что Харитон Артемьич, увлеченный новым делом, совершенно бросил пить. Сразу бросил, так что Анфуса Гавриловна даже испугалась, потому что видела
в этом недобрый признак. Всю
жизнь человек пил, а тут точно ножом обрезал.
—
В сущности очень глупое дело, а интересно добиться своего, — объяснял Стабровский. —
В этом и заключается
жизнь.
Харитон Артемьич больше не ездил
в степь и всецело посвятил себя новой фабрике и радостям семейной
жизни.
Старик всю
жизнь прожил
в черном теле, а тут, на старости лет, прикачнулось какое-то безумное счастье.
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и такого человека не было. По вечерам жена была пьяна, и он старался уходить из дому. Сейчас он шагал по своему кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг
в его
жизни.
Запасливая была старушка, всю
жизнь копила да берегла, — мало ли наберется
в дому маменькина добра.
Жизнь в родительском доме была уже совсем не красна.
— Вы никогда не думали, славяночка, что все окружающее вас есть замаскированная ложь? Да… Чтобы вот вы с Дидей сидели
в такой комнате, пользовались тюремным надзором мисс Дудль, наконец моими медицинскими советами, завтраками, пользовались свежим бельем, — одним словом, всем комфортом и удобством так называемого культурного существования, — да, для всего этого нужно было пустить по миру тысячи людей. Чтобы Дидя и вы вели настоящий образ
жизни, нужно было сделать тысячи детей нищими.
Это был самый решительный момент
в его
жизни, и Галактион считал минуты.
Впечатления детства остаются
в памяти на всю
жизнь, и ты запомни, что отсюда ты вынесла.
Она для других была только
в хорошем или дурном настроении, что еще не давало повода делать какие-нибудь предположения об ее интимной
жизни.
— Нужно быть сумасшедшим, чтобы не понимать такой простой вещи. Деньги — то же, что солнечный свет, воздух, вода, первые поцелуи влюбленных, —
в них скрыта животворящая сила, и никто не имеет права скрывать эту силу. Деньги должны работать, как всякая сила, и давать
жизнь, проливать эту
жизнь, испускать ее лучами.
Мне же пришлось ему объяснять, что ранняя молодость и женская красота
в семейной
жизни еще не составляют счастья, а нужно искать душу…
— Слава тебе, господи!.. А уж тебя не знаю, чем и благодарить. По гроб
жизни не забуду… И
в поминанье даже запишу, хоть ты и некрещеный.
Избавившись от дочери, Нагибин повел
жизнь совершенно отшельническую. Из дому он выходил только ранним утром, чтобы сходить за провизией. Его скупость росла, кажется, по часам. Дело дошло до того, что он перестал покупать провизию
в лавках, а заходил
в обжорный ряд и там на несколько копеек выторговывал себе печенки, вареную баранью голову или самую дешевую соленую рыбу. Даже торговки из обжорного ряда удивлялись отчаянной скупости Нагибина и прозвали его кощеем.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет
в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю
жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже всякого зверя человек, когда господь лишит разума.
— Поговорим, папа, серьезно… Я смотрю на брак как на дело довольно скучное, а для мужчины и совсем тошное. Ведь брак для мужчины — это лишение всех особенных прав, и твои принцы постоянно бунтуют, отравляют
жизнь и себе и жене. Для чего мне муж-герой? Мне нужен тот нормальный средний человек, который терпеливо понесет свое семейное иго. У себя дома ведь нет ни героев, ни гениев, ни особенных людей, и
в этом, по-моему, секрет того крошечного, угловатого эгоизма, который мы называем семейным счастьем.
В довершение всего Дидя, умненькая, рассудительная и холодная, как маленькая змейка, ничего этого не видела и, кажется, была счастлива, что связала свою
жизнь с этим вырождающимся ничтожеством.
Теперь вся
жизнь строилась на кредите: дома строили
в кредит, промысла
в кредит, торговля
в кредит.
— Я таких женщин не понимаю. Кажется, такой бесцельный героизм относится к области эстетики, а
в действительной
жизни он просто неудобен.
Именно ведь тем и хорош русский человек, что
в нем еще живет эта общая совесть и что он не потерял способности стыдиться. Вот с победным шумом грузно работает пароходная машина, впереди движущеюся дорогой развертывается громадная река, точно бесконечная лента к какому-то приводу, зеленеет строгий хвойный лес по берегам, мелькают редкие селения, затерявшиеся на широком сибирском приволье. Хорошо. Бодро. Светло.
Жизнь полна. Это счастье.
Причин для такого черничества
в тяжелом складе народной
жизни было достаточно, а на первом плане, конечно, стояло неудовлетворенное личное чувство.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я влюблен
в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем
в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем обществе никогда не услышишь.
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей
жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — // Всю ночь огни и шум.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. //
В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана //
В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!