Цитаты со словом «у»
За плечами
у старика болталась небольшая котомка.
— Бурачок-то
у тебя зачем, дедко?
— Он и то с бурачком-то ворожил в курье, — вступился молодой парень с рябым лицом. — Мы, значит, косили, а с угору и видно, как по осокам он ходит… Этак из-под руки приглянет на реку, а потом присядет и в бурачок себе опять глядит. Ну, мы его и взяли, потому… не прост человек. А в бурачке
у него вода…
— Я старичок,
у меня бурачок, а кто меня слушает — дурачок… Хи-хи!.. Ну-ка, отгадайте загадку: сам гол, а рубашка за пазухой. Всею деревней не угадать… Ах, дурачки, дурачки!.. Поймали птицу, а как зовут — и не знаете. Оно и выходит, что птица не к рукам…
Описываемая сцена происходила на улице,
у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за день рады были месту. Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка с соломой на полу. Когда Вахрушка толкнул в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял свою котомку и расположился, как
у себя дома.
Вахрушка в это время запер входную дверь, закурил свою трубочку и улегся с ней на лавке
у печки. Он рассчитывал, по обыкновению, сейчас же заснуть.
— Случалось… А ты
у меня поговори!..
— Да видно по обличью-то… Здесь все пшеничники живут, богатей, а
у тебя скула не по-богатому: может, и хлеб с хрустом ел да с мякиной.
— Я чердынский… Это верно. Убогие
у нас места, земля холодная, неродимая. И дошлый же ты старичонко, как я погляжу на тебя!
— Дошлый, да про себя… А поп
у вас богатый?
— Богатимый поп… Коней одних
у него с тридцать будет, больше сотни десятин запахивает. Опять хлеба у попа не в проворот: по три года хлеб в кладях лежит.
— И писарь богатимый… Не разберешь, кто кого богаче. Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а земля — шуба шубой. Этого и званья нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит. Вот какие места здесь… Крестьяны государственные, наделы
у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу… Да тебе-то какая печаль? Вот привязался человек!
— А мельник
у вас плут: на руку нечист.
— Гости
у нас вечор засиделись, — объясняла ему стряпка. — Ну, выпили малость с отцом Макаром да с мельником. У них ведь компания до белого свету. Люты пить… Пельмени заказали рыбные, — ну, и компанились. Мельник Ермилыч с радостей и ночевать у нас остался.
Вахрушка был настроен необыкновенно мрачно. Он присел на порог и молча наблюдал, как стряпка возилась
у топившейся печи. Время от времени он тяжело вздыхал, как загнанный коренник.
Молва говорила, что
у Вахрушки с писарскою стряпкой Матреной дело нечисто.
У волости уже ждали писаря несколько мужиков и стояла запряженная крестьянская телега. Волостных дел в Суслоне было по горло. Писарь принимал всегда важный вид, когда подходил к волости, точно полководец на поле сражения. Мужиков он держал в ежовых рукавицах, и даже Ермилыч проникался к нему невольным страхом, когда завертывал в волость по какому-нибудь делу. Когда писарь входил в волость, из темной донеслось старческое пение...
Писарь Замараев занял с приличною важностью свое место за волостным столом, а мельник Ермилыч поместился в качестве публики на обсиженной скамеечке
у печки. Ермилыч, как бывший крестьянин, сохранял ко всякой власти подобострастное уважение и участенно вздыхал, любуясь властными приемами дружка писаря.
За селением он опять прибавил шагу.
У поскотины, [Поскотина — изгородь, которой отделяется выгон. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] где стояли ворота, показались встречные мужики, ехавшие в Суслон. Белобрысый парень неистово закричал им...
Погоня сбилась в одну кучку
у поскотины. Мужики ошалелыми глазами глядели друг на друга.
В углу
у деревянной конуры дремлет киргизский желтый волкодав.
— Разве так лошадей выводят? — кричит молодой человек, спешиваясь и выхватывая
у Ахметки повод. — Родитель, ты ее сзаду пугай… Да не бойся. Ахметка, а ты чего стоишь?
У Лиодора мелькнула мысль: пусть Храпун утешит старичонку. Он молча передал ему повод и сделал знак Никите выпустить чумбур. Все разом бросились в стороны. Посреди двора остались лошадь и бродяга. Старик отпустил повод, смело подошел к лошади, потрепал ее по шее, растянул душивший ее чумбур, еще раз потрепал и спокойно пошел вперед, а лошадь покорно пошла за ним, точно за настоящим хозяином. Подведя успокоенного Храпуна к террасе, бродяга проговорил...
— Пойдем в горницы… Ну, удивил!.. Еще как Лиодорка тебе шею не накостылял: прост он
у меня на этакие дела.
— Кормильца вырастил, — ядовито заметил Колобов, поглядывая на снявшего папаху Лиодорку. — Вон какой нарядный:
у шутов хлеб отбивает.
— Ох, и не говори!.. Один он
у меня, как смертный грех. Один, да дурак, хуже этого не придумаешь.
— Один сын — не сын, два сына — полсына, а три сына — сын… Так старинные люди сказывали, Харитон Артемьич. Зато вот
у тебя три дочери.
— Наградил господь… Ох, наградил! — как-то застонал Харитон Артемьич, запахивая халат. — Как их ни считай, все три девки выходят… Давай поменяемся:
у тебя три сына, а у меня три дочери, — ухо на ухо сменяем, да Лиодорку прикину впридачу.
— Да вон он с тятенькой
у крыльца остановился… Сестрицы, тятенька сюда его ведет!
Стряпаю я это даве утром
у печки, оглянулась, а он и сидит на лавочке…
Ну, лепешки
у нас к чаю были, — я ему лепешку подала.
Всех красивее и бойчее была Харитина, любимица отца; средняя, Агния, была толстая и белая, вся в мать, а старшая, Серафима, вступила уже в годы, да и лицо
у нее было попорчено веснушками.
— Покедова бог хранил.
У нас у всех так заведено. Да и дом каменный, устоит. Да ты, Михей Зотыч, сними хоть котомку-то. Вот сюда ее и положим, вместе с бурачком и палочкой.
— А привык я. Все пешком больше хожу: которое место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть было не загостился
у твоего зятя, у писаря… Хороший мужик.
— Дела тогда
у меня повихнулись немножко, караван с салом затонул, ну, он и подсыпался, писарь.
— Да стыдно мне, Михей Зотыч, и говорить-то о нем: всему роду-племени покор. Ты вот только помянул про него, а мне хуже ножа…
У нас Анна-то и за дочь не считается и хуже чужой.
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. — Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в степь, и своими руками терзал — ничего не берет.
У других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
— Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать.
У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно и совестно свиньей быть.
—
У нас между первой и второй не дышат, — объяснил он. — Это по-сибирски выходит. У нас все в Заполье не дураки выпить. Лишнее в другой раз переложим, а в компании нельзя. Вот я и стар, а компании не порчу… Все бросить собираюсь.
— Вот што, милая, — обратился гость к стряпке, — принеси-ка ты мне ломтик ржаного хлебца черствого да соли крупной, штобы с хрустом…
У вас, Анфуса Гавриловна, соль на дворянскую руку: мелкая, а я привык по-крестьянски солить.
Ну, в годы войдет и раздобреет, а главное,
у ней в глазу огонек есть, — упрямо таково взглянет.
— Первого зятя ты
у меня видел, — говорил Харитон Артемьич, откладывая один палец.
— Он
у меня из счету вон, потому как нам низко с писарями родство разводить.
Ну, дурак, а
у дурака дурацкий и разговор…
А третий зять
у меня немец Штофф, — это как, по-твоему?
Евлампию дочь
у меня этот самый полуштоф сманул, и мне никакого уважения.
Одно
у него: крещеный по нашему православному закону.
Трех дочерей отдал замуж, а доведись — и пообедать ни
у одного зятя не пообедаешь: у писаря мне низко обедать, Пашка Булыгин еще побьет, а немец мой сам глядит, где бы пообедать.
Цитаты из русской классики со словом «у»
Предложения со словом «у»
- Такая, какой не найти человеку у человека, такая, в истинности которой мы не усомнимся, такая, которая никогда не прекратится, что бы мы для этого ни делали, ни творили.
- Первый человек стоял у дверей скромного маленького магазина.
- И всё только потому, что родителям от большого ума не приходит в голову спросить у ребёнка, созвучны ли детские чувствавзрослому знанию.
- (все предложения)
Значение слова «у»
У1, нескл., ср. Название двадцатой буквы русского алфавита.
У2, междом. Обычно произносится удлиненно (у-у, у-у-у). Употребляется звукоподражательно для обозначения воя, гудения. Где-то в углу уныло гудит и завывает ветер, протяжно-однообразно: у-у-у! А. Н. Толстой, [Я лежу в траве].
У3, междом. 1. Выражает укоризну, угрозу, негодование.
У4, предлог с род. п. 1. Употребляется при обозначении предмета или лица, в непосредственной близости от которых происходит что-л. или находится, располагается кто-, что-л.; означает: возле, около. Стоять у стены. Отдыхать у моря. Встречаться у входа в театр. У подножия гор. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова У
Афоризмы русских писателей со словом «у»
- У философов и детей есть одна благородная черта — они не придают значения никаким различиям между людьми — ни социальным, ни умственным, ни внешним.
- Вот и еще особенность нашего времени: презирать писание ради литературы, хотя и помнишь, и соглашаешься <там> с Белинским, что у настоящей литературы цель — сама литература, художественность, а остальное приложится. Но слишком противны эти наши самодовольные деятели литературы сегодня, а потому и их литература, даже если и не лишена чисто литературных достоинств.
- Любовь бывает разная и у всех по-разному, но ее неотъемлемый признак — именно категоричность. И самая категоричная — первая любовь.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно