Неточные совпадения
Когда
дело дошло до плетей, Окулко с ножом бросился на Палача и зарезал бы его, да спасли старика большие старинные серебряные часы луковицей: нож изгадал по часам, и Палач
остался жив.
Попадались и другие пешеходы, тоже разодетые по-праздничному. Мужики и бабы кланялись господскому экипажу, — на заводах рабочие привыкли кланяться каждой фуражке. Все шли на пристань. Николин
день считался годовым праздником на Ключевском, и тогда самосадские шли в завод, а в троицу заводские на пристань. Впрочем, так «гостились» одни раскольники, связанные родством и многолетнею дружбой, а мочегане
оставались сами по себе.
— Нет, уж пусть лучше это
остается… Умру, тогда
делите, как знаете.
Так лужок и
оставался нескошенным, а Наташка лежала в балагане третий
день, ни рукой, ни ногой пошевелить не может.
— Вон добрые люди в орду собираются уезжать, а ты лежишь, как колода, — корила обезумевшая Мавра единственную работницу. — Хоть бы умереть… Хлеба вон
осталась одна-разъединая корочка, как хошь ее
дели на троих-то.
Старики выпили по две рюмки, но Тит дольше не
остался и потащил за собой упиравшегося Коваля:
дело делать пришли, а не прохлаждаться у Домнушки.
Накануне успеньева
дня в господский дом явились лесообъездчики с заявлением, что они желают
остаться на своей службе. Петр Елисеич очень удивился, когда увидел среди них Макара Горбатого.
Раздумавшись дальше, Тит пришел к мысли, что Макар-то, пожалуй, и прав: первое
дело, живет он теперь на доходах — лесообъездчикам контора жалованье положила, а потом изба за ним же
останется, покосы и всякое прочее…
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину
дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что
оставалась в доме одна, с глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее в слезах.
Оставался Груздев, с которым Петра Елисеича связывало землячество, но и тот показывался в Ключевском заводе редко и вечно торопился по своим бесконечным
делам.
А между тем выходит такая штука: сто пятьдесят дроворубов при двухстах лошадях
останутся без
дела, да около шестидесяти человек поденщиц-дровосушек.
Лучшие мастера
останутся без
дела…
В свою очередь Груздев приехал тоже потолковать о своих
делах. По раскольничьей привычке, он откладывал настоящий разговор вплоть до ночи и разговорился только после ужина, когда Нюрочка ушла спать, а они
остались за столом с глазу на глаз.
— А кто его любит? Самое поганое
дело… Целовальники, и те все разбежались бы, если бы ихняя воля. А только
дело верное, поэтому за него и держимся… Ты думаешь, я много на караване заводском наживу? Иной год и из кармана уплывет, а кабаками и раскроюсь. Ежели бог пошлет счастки в Мурмосе, тогда и кабаки побоку… Тоже выходит причина, чтобы не
оставаться на Самосадке. Куда ни кинь, везде выходит, что уезжать.
По горнозаводскому
делу здесь
оставалось только пользоваться уже готовыми результатами феноменально дорогих опытов.
Груздев тоже присутствовал на похоронах, — он
остался лишний
день из уважения к приятелю.
Пока Фрол пристроился в подсыпки на домну, где прежде работал большак Федор, а Пашка
оставался без
дела.
Осмотрев работу, Груздев
остался на несколько
дней, чтобы лично следить за
делом. До ближайшей деревни было верст одиннадцать, да и та из четырех дворов, так что сначала Груздев устроился было на своей лодке, а потом перешел на берег. Угодливый и разбитной солдат ему нравился.
Собственно громадные убытки от «убившего каравана» не могли здесь идти в счет: они подорвали груздевские
дела очень серьезно, но за ним
оставалась еще репутация деятельного, оборотистого человека, известное доверие и, наконец, кредит.
Нюрочка бросилась Парасковье Ивановне на шею и целовала ее со слезами на глазах. Один Ефим Андреич был недоволен, когда узнал о готовившейся экспедиции. Ему еще не случалось
оставаться одному. А вдруг что-нибудь случится с Парасковьей Ивановной? И все это придумала проклятая Таисья, чтобы ей ни
дна ни покрышки… У ней там свои
дела с скитскими старцами и старицами, а зачем Парасковью Ивановну с Нюрочкой волокет за собой? Ох, неладно удумала святая душа на костылях!
Крестился инок Кирилл на озере в самый
день крещения, прямо в проруби. Едва не замерз в ледяной воде. Сестру Авгарь окрестил он раннею весной в том же озере, когда еще
оставались забереги и лед рассыпался сосульками.
Все
дело повернули так круто, что заводы
остались на некоторое время совсем без головы.
Единственною свидетельницей этой горячей сцены была Оленка, которая равнодушно
оставалась у огонька, над которым был повешен чугунный котелок с варевом. Коваль совсем одурел. Он так кричал и ругался, что Никитич, наконец, вытолкал его в шею и только потом догадался спросить, где же в самом
деле мошенник Тишка?
Во всех трудных случаях обыкновенно появлялась мастерица Таисья, как было и теперь. Она уже была в сарайной, когда поднимали туда на руках Васю. Откуда взялась Таисья, как она проскользнула в сарайную раньше всех,
осталось неизвестным, да никто про это и не спрашивал. Таисья своими руками уложила Васю на кровать Сидора Карпыча,
раздела, всего ощупала и сразу решила, что на молодом теле и не это износится.
Петр Елисеич отмалчивался, что еще больше раздражало Голиковского. Старик исправник тоже молча курил сигару; это был администратор нового типа, который понимал, что самое лучшее положение
дел в уезде то, когда нет никаких
дел. Создавать такие бунты просто невыгодно: в случае чего, он же и
останется в ответе, а пусть Голиковский сам расхлебывает кашу, благо получает ровно в пять раз больше жалованья.
Доктор
остался в Ключевском заводе на несколько
дней, воспользовавшись предлогом привести в порядок заводскую больницу.
Неточные совпадения
Чуть
дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а у вотчины //
Останутся луга. // Так будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За
дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Тут только понял Грустилов, в чем
дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна
осталась верною истинному богу.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой
день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
В краткий период безначалия (см."Сказание о шести градоначальницах"), когда в течение семи
дней шесть градоначальниц вырывали друг у друга кормило правления, он с изумительною для глуповца ловкостью перебегал от одной партии к другой, причем так искусно заметал следы свои, что законная власть ни минуты не сомневалась, что Козырь всегда
оставался лучшею и солиднейшею поддержкой ее.