Он сидел на полу и в огромный ящик укладывал свои пожитки. Чемодан, уже завязанный, лежал возле. В ящик Семен Иванович клал вещи, не придерживаясь какой-нибудь системы: на дно была положена подушка, на нее — развинченная и завернутая в бумагу лампа, затем кожаный тюфячок, сапоги, куча этюдов, ящик с красками, книги и всякая мелочь. Рядом с ящиком сидел большой рыжий кот и смотрел в глаза хозяину. Этот кот, по словам Гельфрейха, состоял у него на
постоянной службе.
Неточные совпадения
В
службе у него нет особенного
постоянного занятия, потому что никак не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает хуже, что лучше, так, чтоб можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется, как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти так, как нужно».
Но для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в
постоянную борьбу со всеми близкими людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить
службу и пожертвовать всей той пользой людям, которую он думал, что приносит на этой
службе уже теперь и надеялся еще больше приносить в будущем.
На другом углу Певческого переулка, тогда выходившего на огромный, пересеченный оврагами, заросший пустырь,
постоянный притон бродяг, прозванный «вольным местом», как крепость, обнесенная забором, стоял большой дом со
службами генерал-майора Николая Петровича Хитрова, владельца пустопорожнего «вольного места» вплоть до нынешних Яузского и Покровского бульваров, тогда еще носивших одно название: «бульвар Белого города».
Наказывать по долгу
службы и присяги своего ближнего, быть способным каждый час насиловать в себе отвращение и ужас, отдаленность места служения, ничтожное жалованье, скука,
постоянная близость бритых голов, кандалов, палачей, грошовые расчеты, дрязги, а главное, сознание своего полного бессилия в борьбе с окружающим злом, — всё это, взятое вместе, всегда делало
службу по управлению каторгой и ссылкой исключительно тяжелой и непривлекательной.
— А главное, — подхватил капитан, молчавший всё время, — вот что, Владимир Семеныч: — вы представьте себе, что человек, как я, например, служит 20-ть лет на 200 рублях жалованья в нужде
постоянной: так не дать ему хоть за его
службу кусок хлеба под старость нажить, когда комисьонеры в неделю десятки тысяч наживают!