Неточные совпадения
— Добрые вести
не лежат на месте! — весело проговорила высокая, полная женщина,
показываясь в дверях спальни; за ее плечом виднелось розовое бойкое лицо Верочки, украшенное на лбу смешным хохолком.
— Сегодня,
кажется, все с ума сошли, — проговорила недовольным голосом Надежда Васильевна, освобождаясь из объятий сестры. — И к чему эти телячьи нежности; давеча Досифея чуть
не задушила меня, теперь ты…
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались;
кажется, чего проще иголки с ниткой, а между тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение и ничего
не хотела знать, кроме своих кастрюль и горшков.
— Устрой, милостивый господи, все на пользу… — вслух думал старый верный слуга, поплевывая на суконку. — Уж,
кажется, так бы хорошо, так бы хорошо… Вот думать, так
не придумать!.. А из себя-то какой молодец… в прероду свою вышел. Отец-от вон какое дерево был: как, бывало, размахнется да ударит, так замертво и вынесут.
— Теперь уж ничего
не поделаешь… А вот вы, козочка, кушайте поменьше — и талия будет. Мы в пансионе уксус пили да известку ели, чтобы интереснее
казаться…
Привалова поразило больше всего то, что в этом кабинете решительно ничего
не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно и просто, и стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо
казалось все: и кабинет, и старик, и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
— Да, да… A Nicolas Веревкин… ведь вы,
кажется, с ним вместе в университете учились, если
не ошибаюсь?
Дело кончилось тем, что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой;
кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома
не слыхали со дня своего основания.
С появлением девушек в комнату ворвались разные детские воспоминания, которые для постороннего человека
не имели никакого значения и могли
показаться смешными, а для действующих лиц были теперь особенно дороги.
— Мне всего удивительнее во всем этом деле
кажется поведение Хионии Алексеевны, — несколько раз довольно многозначительно повторила Агриппина Филипьевна Веревкина, представительница узловского beau monde'a. [высшего света (фр.).] — Представьте: утром, в самый день приезда Привалова, она посылает ко мне свою горничную сказать, что приехал Привалов, а затем как в воду канула…
Не понимаю, решительно
не понимаю!..
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего
не хотела сказать дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и разных толков, но ведь в провинции ему
покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если попадет в такое общество…
Почтенную даму даже бесило поведение Привалова, который,
кажется,
не хотел понимать коварства своих опекунов и оставался до безобразия спокойным.
Раза два как-то случилось, что она
не выходила к нему, но сегодня он испытывал какое-то ноющее, тоскливое чувство ожидания; ему было неприятно, что она
не хочет
показаться.
— Однако вы
не ошиблись,
кажется, что взяли его на квартиру, — многозначительно говорила Агриппина Филипьевна.
— Я,
кажется, ничего такого
не сказал, мутерхен, — оправдывался Nicolas, высоко подбрасывая кверху «произведение природы», — иметь младших братьев в природе вещей…
«Отчего же
не прийти? — думал Привалов, спускаясь по лестнице. — Агриппина Филипьевна,
кажется, такая почтенная дама…»
Войдешь в такую лавчонку, право, даже смотреть нечего: десяток мешков с мукой, в ларях на донышке овес, просо, горох, какая-нибудь крупа —
кажется, дюжины мышей
не накормишь…
— Нет, нет, я здесь… — послышался приятный грудной баритон, и на пороге гостиной
показался высокий худой господин, одетый в летнюю серую пару. — Если
не ошибаюсь, — прибавил он нараспев, прищурив немного свои подслеповатые иззелена-серые глаза, — я имею удовольствие видеть Сергея Александрыча?
Но когда Половодов начинал говорить своим богатым грудным баритоном,
не хотелось верить, что это говорит именно он, а
казалось, что за его спиной говорит кто-то другой.
— Мне
не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне
кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— Тонечка, голубчик, ты спасла меня, как Даниила, сидящего во рву львином! — закричал Веревкин, когда в дверях столовой
показалась высокая полная женщина в летней соломенной шляпе и в травянистого цвета платье. — Представь себе, Тонечка, твой благоверный сцепился с Сергеем Александрычем, и теперь душат друг друга такой ученостью, что у меня чуть очи изо лба
не повылезли…
— Ах, секрет самый простой:
не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и,
кажется, только в этом и согласны между собой.
— Василий Назарыч, насколько я понял его,
кажется, ничего
не имеет ни против вас, ни против Ляховского. Он говорил об отчете.
Впрочем, супруги,
кажется,
не особенно сожалели о таком обороте дел и вполне довольствовались названием счастливой парочки.
В кабинете Половодову
казалось тесно и душно, но часы показывали едва три часа — самое мертвое время летнего дня, когда даже собаки
не выбегают на улицу.
Экая важность, что тятенька тебе голову намылил: ведь я
не сержусь же на него, что он мне и на глаза
не велел к себе
показываться.
— Ну, там как знаешь, — с удовольствием или без удовольствия. Скушно
покажется со старухами-то сидеть?
Не больно у нас веселья-то много… Ничего, поскучай.
— Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч, и вы,
кажется, уже испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается в своей горячности и только из гордости
не хочет открыто сознаться в сделанной несправедливости. Взять хоть эту историю с Костей. Вы знаете, из-за чего они разошлись?
— Теперь я понимаю, — говорила Надежда Васильевна. — Мне
кажется, что папа просто
не понял вас тогда и согласится с вами, когда хладнокровно обсудит все дело.
— А я так
не скажу этого, — заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И
не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел.
Кажется, давно ли все это было, когда вы с Константином Васильичем были детьми, а Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
— Вы, доктор, сегодня,
кажется,
не в духе? — с улыбкой спрашивала Надежда Васильевна.
— Нет, это пустяки. Я совсем
не умею играть… Вот садитесь сюда, — указала она кресло рядом с своим. — Рассказывайте, как проводите время. Ах да, я третьего дня,
кажется, встретила вас на улице, а вы сделали вид, что
не узнали меня, и даже отвернулись в другую сторону. Если вы будете оправдываться близорукостью, это будет грешно с вашей стороны.
— Чего ж тут
не понимать, Игнатий Львович? Дело,
кажется, очень просто: вы тут позайметесь, а я тем временем передохну немножко… Схожу засвидетельствовать мое почтение Софье Игнатьевне.
Ему
казалось, что Зося приносила его в жертву приваловским миллионам; против этого он, собственно, ничего
не имел, если бы тут же
не сидели этот сыромятина Лепешкин и Виктор Васильич.
— Он,
кажется, сегодня
не в духе…
Не помню где, но,
кажется, в каком-то пустейшем французском романе я вычитал мысль, что нет ничего труднее, как установить правильные отношения между отцом и взрослой дочерью.
Альфонс Богданыч, безродный полячок, взятый Ляховским с улицы,
кажется, совсем
не имел фамилии, да об этом едва ли кто-нибудь и думал.
Никто,
кажется,
не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть
не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу;
не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства,
не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые,
не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч
не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Мало-помалу Привалов вошел в тот мир, в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко
показывалась в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров
не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
Старик остался в гостиной и долго разговаривал с Приваловым о делах по опеке и его визитах к опекунам. По лицу старика Привалов заметил, что он недоволен чем-то, но сдерживает себя и
не высказывается. Вообще весь разговор носил сдержанный, натянутый характер, хотя Василий Назарыч и старался
казаться веселым и приветливым по-прежнему.
У Ляховского тоже было довольно скучно. Зося хмурилась и капризничала. Лоскутов жил в Узле вторую неделю и часто бывал у Ляховских. О прежних увеселениях и забавах
не могло быть и речи; Половодов
показывался в гостиной Зоси очень редко и сейчас же уходил, когда появлялся Лоскутов. Он
не переваривал этого философа и делал равнодушное лицо.
— Вы одну минуту подождите здесь, — проговорила Надежда Васильевна, оставляя гостя в зале. — Я сейчас проведаю папу, он,
кажется,
не совсем здоров…
Его железная натура,
кажется,
не знала, что такое усталость, и жить по целым месяцам в глубине тайги, по неделям спать под прикрытием полотняной палатки на снегу в горах, делать тысячеверстные экскурсии верхом — во всех этих подвигах Данила Шелехов
не знал соперников.
— Я сейчас видел Данилу Семеныча… Все такой же, почти
не изменился совсем… Потолстел,
кажется. А как здоровье Василья Назарыча?
— Так я и знала… Она останется верна себе до конца и никогда
не выдаст себя. Но ведь она
не могла
не видеть, зачем вы пришли к нам? Тем более что ваша болезнь,
кажется, совсем
не позволяет выходить из дому.
Невозмутимая и спокойная, с ясным взглядом и задумчиво сложенными губами, она,
кажется, никогда
не была так хороша, как именно теперь.
— Все эти недоразумения, конечно, должны пройти сами собой, — после короткой паузы сказала она. — Но пока остается только ждать… Отец такой странный… малодушествует, падает духом… Я никогда
не видала его таким. Может быть, это в связи с его болезнью, может быть, от старости. Ведь ему
не привыкать к подобным превращениям,
кажется…
— А мама — та чуть
не молится на Данилушку. Она,
кажется, глубоко убеждена в том, что все удачи отца зависят единственно от счастливой звезды Данилушки.
Со стороны этот люд мог
показаться тем сбродом, какой питается от крох, падающих со стола господ, но староверческие предания придавали этим людям совсем особенный тон: они являлись чем-то вроде хозяев в бахаревском доме, и сама Марья Степановна перед каждым кануном отвешивала им земной поклон и покорным тоном говорила: «Отцы и братия, простите меня, многогрешную!» Надежде Васильевне
не нравилось это заказное смирение, которым прикрывались те же недостатки и пороки, как и у никониан, хотя по наружному виду от этих выдохшихся обрядов веяло патриархальной простотой нравов.