Неточные совпадения
Сама по себе Матрешка
была самая обыкновенная, всегда грязная горничная, с порядочно измятым глупым
лицом и большими темными подглазницами под бойкими карими глазами; ветхое ситцевое платье всегда
было ей не впору и сильно стесняло могучие юные формы.
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых,
была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно
было назвать красивой, но на Маргариту она уже совсем не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном
лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
Верочка в эту минуту в своем смущении, с широко раскрытыми карими глазами, с блуждающей по
лицу улыбкой, с вспыхивавшими на щеках и подбородке ямочками
была действительно хороша.
Досифея
была такая же высокая и красивая женщина, как сама Марья Степановна, только черты ее правильного
лица носили более грубый отпечаток, как у всех глухонемых.
Лицо у него
было неправильное, с выдающимися скулами, с небольшими карими глазами и широким ртом.
Молодое бледное
лицо с густыми черными бровями и небольшой козлиной бородкой
было некрасиво, но оригинально; нос с вздутыми тонкими ноздрями и смело очерченные чувственные губы придавали этому
лицу капризный оттенок, как у избалованного ребенка.
Самым удивительным в этом суровом
лице с сросшимися седыми бровями и всегда сжатыми плотно губами
была улыбка.
Привалов поздоровался с девушкой и несколько мгновений смотрел на нее удивленными глазами, точно стараясь что-то припомнить. В этом спокойном девичьем
лице с большими темно-серыми глазами для него
было столько знакомого и вместе с тем столько нового.
Глядя на испитое, сморщенное
лицо Хионии Алексеевны, трудно
было допустить мысль, что ей когда-нибудь, даже в самом отдаленном прошлом, могло
быть шестнадцать лет.
Вечером этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена. Сам старик полулежал на свеем диване и
был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся
лицом и с блестящими глазами.
Это
был широкоплечий, сгорбившийся человек, с опухшим желтым
лицом и блуждающим утомленным взглядом бесстрастных серых глаз.
Но здесь Бахареву
было уже значительно легче выиграть дело, потому что в
лице сыновей он имел известный прецедент и некоторую помощь.
В самых глупостях, которые говорил Nicolas Веревкин с совершенно серьезным
лицом,
было что-то особенное: скажи то же самое другой, —
было бы смешно и глупо, а у Nicolas Веревкина все сходило с рук за чистую монету.
Этот старинный дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы,
лица прислуги, самый воздух — все это
было слишком дорого для него, и именно в этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую
было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
Привалов, пока Заплатина успела немного прийти в себя, уже проходил на половину Марьи Степановны. По дороге мелькнуло улыбнувшееся
лицо Даши, а затем показалась Верочка. Она
была в простеньком ситцевом платье и сильно смутилась.
Бахарев сегодня
был в самом хорошем расположении духа и встретил Привалова с веселым
лицом. Даже болезнь, которая привязала его на целый месяц в кабинете, казалась ему забавной, и он называл ее собачьей старостью. Привалов вздохнул свободнее, и у него тоже гора свалилась с плеч. Недавнее тяжелое чувство разлетелось дымом, и он весело смеялся вместе с Василием Назарычем, который рассказал несколько смешных историй из своей тревожной, полной приключений жизни.
Она не
была красавицей;
лицо у ней
было совсем неправильно; но в этой еще формировавшейся, с детскими угловатыми движениями девушке Агриппина Филипьевна чувствовала что-то обещающее и очень оригинальное.
Вытянутое, безжизненное
лицо Половодова едва
было тронуто жиденькой растительностью песочного цвета; широко раскрытые глаза смотрели напряженным, остановившимся взглядом, а широкие, чувственные губы и крепкие белые зубы придавали
лицу жесткое и, на первый раз, неприятное выражение.
Антонида Ивановна, по мнению Бахаревой,
была первой красавицей в Узле, и она часто говорила, покачивая головой: «Всем взяла эта Антонида Ивановна, и полнотой, и
лицом, и выходкой!» При этом Марья Степановна каждый раз с коротким вздохом вспоминала, что «вот у Нади, для настоящей женщины, полноты недостает, а у Верочки кожа смуглая и волосы на руках, как у мужчины».
Надежда Васильевна очень горячо развила свою основную мысль о диссонансах, и Привалов с удивлением смотрел на нее все время:
лицо ее
было залито румянцем, глаза блестели, слова вырывались неудержимым потоком.
— Мое мнение… Знаете, Александр Павлыч, в
лице Привалова
есть что-то такое — скрытность, упрямство, подозрительность, — право, трудно сказать с первого раза.
В ее глазах, в выражении
лица, в самой позе
было что-то новое для него.
Мы уже видели, что в нем
были и Лепешкин, и Виктор Васильич, и еще много других
лиц, на которых Ляховскому приходилось смотреть сквозь пальцы.
Это шумное веселье
было неожиданно прервано появлением нового
лица. Однажды, когда Привалов занимался с Ляховским в его кабинете, старик, быстро сдвинув очки на лоб, проговорил...
На вид ему можно
было дать лет тридцать пять; узкое бледное
лицо с небольшой тощей бородкой
было слегка тронуто оспой, густые, сросшиеся брови и немного вздернутый нос делали его положительно некрасивым.
У Ляховского тоже
было довольно скучно. Зося хмурилась и капризничала. Лоскутов жил в Узле вторую неделю и часто бывал у Ляховских. О прежних увеселениях и забавах не могло
быть и речи; Половодов показывался в гостиной Зоси очень редко и сейчас же уходил, когда появлялся Лоскутов. Он не переваривал этого философа и делал равнодушное
лицо.
— Но нельзя ли подготовить Василья Назарыча при помощи третьего
лица… то
есть убедить, чтобы он взял от меня то, на что он имеет полное право?
Да и что
было во всем этом интересного: темные здания, где дует из каждого угла,
были наполнены мастеровыми с запекшимися, изнуренными
лицами: где-то шумела вода, с подавленным грохотом вертелись десятки чугунных колес, шестерен и валов, ослепительно ярко светились горна пудлинговых, сварочных, отражательных и еще каких-то мудреных печей.
Ведь вам придется стать
лицом к
лицу с организованной силой эксплуатации, с одной стороны, а с другой — с пассивным сопротивлением той именно массы, для которой все
будет делаться.
Обрюзглое
лицо, мешки под глазами, красный нос, мутный тупой взгляд больших темных глаз и дрожавшие руки красноречиво свидетельствовали, чем занималась пани Марина в своих пяти комнатах, где у Приваловых
был устроен приют для какого-то беглого архиерея.
Везде
было так много света, что Привалов даже немного прищурил глаза;
лица мешались в пестрой разноцветной куче, шевелившейся и гудевшей, как пчелиный рой.
В это время Половодов вернулся, и по его
лицу можно
было заметить, что он очень доволен, что сбыл жену с рук.
Около Данилушки собрался целый круг любопытных, из которых прежде всего выделялась массивная фигура Лепешкина, а потом несколько степенных
лиц неопределенных профессий. По костюмам можно
было заметить, что это все
был народ зажиточный, откормленный, с легким купеческим оттенком.
Привалов вздохнул свободнее, когда вышел наконец из буфета. В соседней комнате через отворенную дверь видны
были зеленые столы с игроками. Привалов заметил Ивана Яковлича, который сдавал карты. Напротив него сидел знаменитый Ломтев, крепкий и красивый старик с длинной седой бородой, и какой-то господин с зеленым
лицом и взъерошенными волосами. По бледному
лицу Ивана Яковлича и по крупным каплям пота, которые выступали на его выпуклом облизанном лбу, можно
было заключить, что шла очень серьезная игра.
— Мне иногда хочется умереть… — заговорила Зося тихим, прерывающимся голосом;
лицо у нее покрылось розовыми пятнами, глаза потемнели. — Проходят лучшие молодые годы, а между тем найдется ли хоть одна такая минута, о которой можно
было бы вспомнить с удовольствием?.. Все бесцельно и пусто, вечные будни, и ни одной светлой минуты.
Пользуясь хорошим расположением хозяина, Бахарев заметил, что он желал бы переговорить о деле, по которому приехал. При одном слове «дело» Ляховский весь изменился, точно его ударили палкой по голове. Даже жалко
было смотреть на него, — так он съежился в своем кресле, так глупо моргал глазами и сделал такое глупое птичье
лицо.
Бахарев вышел из кабинета Ляховского с красным
лицом и горевшими глазами: это
было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен
был перенести. Старик плохо помнил, как он вышел из приваловского дома, сел в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как в тумане, а в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу, если бы не ты!»
На батистовой подушке едва можно
было рассмотреть бледное, тонкое
лицо Зоси.
Ляховский с каким-то детским всхлипыванием припал своим
лицом к руке доктора и в порыве признательности покрыл ее поцелуями; из его глаз слезы так и сыпались, но это
были счастливые слезы.
Час, который Привалову пришлось провести с глазу на глаз с Агриппиной Филипьевной, показался ему бесконечно длинным, и он хотел уже прощаться, когда в передней послышался торопливый звонок. Привалов вздрогнул и слегка смутился: у него точно что оборвалось внутри… Без сомнения, это
была она, это
были ее шаги. Антонида Ивановна сделала удивленное
лицо, застав Привалова в будуаре maman, лениво протянула ему свою руку и усталым движением опустилась в угол дивана.
По выражению ее
лица нельзя
было угадать, что она думает в настоящую минуту.
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может
быть, вы надеялись на кое-что другое, но богу
было угодно поднять меня на ноги… Да! Может
быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по
лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
Этот визит омрачил счастливое настроение Заплатиной, и она должна
была из чувства безопасности прекратить свои дальнейшие посещения Ляховских. Да кроме того, ей совсем не нравилось смотреть на презрительное выражение
лица, с которым встретил ее сам Игнатий Львович, хотя ему как больному можно
было многое извинить; затем натянутая любезность, с какой обращался к ней доктор, тоже шокировала покорную приличиям света натуру Хионии Алексеевны.
Пока Привалов говорил, Зося внимательно рассматривала выражение этого загорелого добродушного
лица; открытый взгляд карих глаз, что-то уверенное и спокойное в движениях произвели сегодня на Зосю то впечатление, которое
было подготовлено рассказами Хины.
— Хорошо, я постараюсь
быть кратким, — сухо ответил Половодов, делая бесстрастное
лицо. — Знаете ли вы, Софья Игнатьевна, что вы накануне разорения? Нет? И понятно, потому что этого не подозревает и сам Игнатий Львович… Этот Пуцилло-Маляхинский так запутал все дела Игнатия Львовича…
Потные красные бородатые
лица лезли к Привалову целоваться; корявые руки хватали его за платье; он тоже
пил водку вместе с другими и чувствовал себя необыкновенно хорошо в этом пьяном мужицком мире.
Были тут игроки, как он, от нечего делать;
были игроки, которые появлялись в клубе периодически, чтобы спустить месячное жалованье;
были игроки, которые играли с серьезными надутыми
лицами, точно совершая таинство;
были игроки-шутники, игроки-забулдыги; игроки, с которыми играли только из снисхождения, когда других не
было;
были, наконец, игроки по профессии, великие специалисты, чародеи и магики.
Это
был средних лет мужчина, с выправкой старого военного; ни в фигуре, ни в
лице, ни в манере себя держать, даже в костюме у него решительно ничего не
было особенного.
Глядя на эти довольные
лица, которые служили характерной вывеской крепко сколоченных и хорошо прилаженных к выгодному делу капиталов, кажется, ни на мгновение нельзя
было сомневаться в том, «кому живется весело, вольготно на Руси»…
Когда Привалов вошел в комнату, на него никто даже не взглянул, так все
были заняты главными действующими
лицами, то
есть Иваном Яковличем и «московским барином».