Неточные совпадения
Привалов шел
за Василием Назарычем через целый ряд небольших комнат, убранных согласно указаниям моды последних
дней. Дорогая мягкая мебель, ковры, бронза, шелковые драпировки на окнах и дверях — все дышало роскошью, которая невольно бросалась в глаза после скромной обстановки кабинета. В небольшой голубой гостиной стояла новенькая рояль Беккера; это было новинкой для Привалова, и он с любопытством взглянул на кучку нот, лежавших на пюпитре.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский — тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все
дело испортил.
Шестилетний мальчик не понимал, конечно, значения этих странных слов и смотрел на деда с широко раскрытым ртом.
Дело в том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным человеком: у него не было сыновей, была только одна дочь Варвара, выданная
за Привалова.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в самом
деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете,
за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Кончив свое
дело, Хиония Алексеевна заняла наблюдательную позицию. Человек Привалова, довольно мрачный субъект, с недовольным и глупым лицом (его звали Ипатом), перевез вещи барина на извозчике. Хиония Алексеевна, Матрешка и даже сам Виктор Николаевич, затаив дыхание, следили из-за косяков
за каждым движением Ипата, пока он таскал барские чемоданы.
Костя не любит фантазий, но в заводском
деле он просто фанатик, и я очень люблю его именно
за это.
Не то что наше, стариковское,
дело: только еще хочешь повернуться, а смерть
за плечами.
— Да, благодаря сестре Гертруде получает ни
за что тысяч пять, — что же делать? Идиот!.. Наберет с собой моих мальчишек и целые
дни удит с ними рыбу.
— А я все-таки знаю и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам и Привалова и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся с носом и любуются на свою Nadine, а мы женим Привалова на Алле… Вот увидите. Это только нужно повести
дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти мужчины все дураки: увидали женщину, — и сейчас глаза
за корсет. Вот мы…
— Ах, я пошутила, Агриппина Филипьевна. Но
за всем тем я мое
дело знаю…
К Ляховскому в тот
день Привалов, конечно, не поехал, как и в следующий
за ним.
А ведь согласитесь, Сергей Александрыч, в славянофильстве,
за вычетом неизбежных увлечений и крайностей в каждом новом
деле, есть, несомненно, хорошие стороны, известный саморост, зиждительная сила народного самосознания…
Половодов опять взял гостя
за локоть и осторожно, как больного, провел в свой кабинет — потолковать о
деле.
— Очень хорошо, очень хорошо, — невозмутимо продолжал дядюшка. — Прежде всего, конечно, важно выяснить взаимные отношения, чтобы после не было ненужных недоразумений. Да, это очень важно. Ваша откровенность делает вам честь… А если я вам, Александр Павлыч, шаг
за шагом расскажу, как мы сначала устраним от
дел Ляховского, затем поставим вас во главе всего предприятия и, наконец, дадим этому Привалову как раз столько, сколько захотим, — тогда вы мне поверите?
Из-за этого и
дело затянулось, но Nicolas может устроить на свой страх то, чего не хочет Привалов, и тогда все ваше
дело пропало, так что вам необходим в Петербурге именно такой человек, который не только следил бы
за каждым шагом Nicolas, но и парализовал бы все его начинания, и в то же время устроил бы конкурс…
— Ну, брат, не ври, меня не проведешь, боишься родителя-то? А я тебе скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие у вас там
дела, а только старик даже рад будет. Ей-богу… Мы прямо на маменькину половину пройдем. Ну, так едешь, что ли? Я на своей лошади
за тобой приехал.
— А я тебе вот что скажу, — говорил Виктор Васильич, помещаясь в пролетке бочком, — если хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей, вечерком… Понимаешь — по семейному
делу. Мамынька-то любит в преферанс сыграть, ну, ты и предложи свои услуги. Старуха без ума тебя любит и даже похудела
за эти
дни.
Павла Ивановна появлялась аккуратно каждый
день, когда приходил Привалов, и втроем они усаживались
за бесконечный преферанс.
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими руками
за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и
дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
— А вы, Игнатий Львович, и возьмите себе чиновника в кучера-то, — так он в три
дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех ног сделает
за восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка… какая это лошадь есть, Игнатий Львович? Одно слово — разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими ладит тебя прямо
за загривок схватить… Однова пятилась да пятилась, да совсем меня в угол и запятила. Думаю, как брызнет задней ногой, тут тебе, Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов…
— Именно… Если она возьмется
за это
дело, тогда можно все устроить, решительно все!..
— Дрянь
дело, Надежда Васильевна…
За папенькой вашим приехал.
Собственно, мебель ничего не стоила: ну, ковры, картины, зеркала еще туда-сюда; а вот в стеклянном шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз — это совсем другое
дело, и у Хины потекли слюнки от одной мысли, что все эти безделушки можно будет приобрести
за бесценок.
— Я убежден, что стоит Василью Назарычу только самому отправиться на прииски, и все
дело поправится.
За него стоит известное имя, многолетняя репутация, твердый кредит.
Старик Бахарев
за эти
дни успел настолько освоиться с своим положением, что казался совсем спокойным и обсуждал свои
дела с хладнокровием совсем успокоившегося человека.
— Видишь, Надя, какое
дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и
за капиталом
дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
Пространство, разделявшее два лагеря, с каждым
днем делалось все меньше и меньше, и Надежда Васильевна вперед трепетала
за тот час, когда все это обрушится на голову отца, который предчувствовал многое и хватался слабеющими руками
за ее бесполезное участие.
— Я слышала, что Привалов нынче почти совсем не бывает у Бахаревых, — проговорила Антонида Ивановна, тоже стараясь попасть в тон равнодушия. — Вероятно,
дела по опеке отнимают у него все свободное время. Мой Александр целые ночи просиживает
за какими-то бумагами.
— Опять глупое слово… Извини
за резкое выражение. По-моему, в таком
деле и выбора никакого не может быть, а ты… Нет, у меня решительно не так устроена голова, чтобы понимать эту погоню
за двумя зайцами.
Несколько
дней Привалов и Бахарев специально были заняты разными заводскими
делами, причем пришлось пересмотреть кипы всевозможных бумаг, смет, отчетов и соображений. Сначала эта работа не понравилась Привалову, но потом он незаметно втянулся в нее, по мере того как из-за этих бумаг выступала действительность. Но, работая над одним материалом, часто
за одним столом, друзья детства видели каждый свое.
Отыскали покладистых старичков, те под пьяную руку подмахнули
за все общество уставную грамоту, и
дело пошло гулять по всем мытарствам. Мастеровые и крестьяне всеми способами старались доказать неправильность составленной уставной грамоты и то, что общество совсем не уполномачивало подписывать ее каких-то сомнительных старичков. Так
дело и тянулось из года в год. Мужики нанимали адвокатов, посылали ходоков, спорили и шумели с мировым посредником, но из этого решительно ничего не выходило.
За этими счастливыми мыслями Альфонс Богданыч по сту раз в
день являлся к Зосе и наипочтительнейше начинал...
— Понятное
дело, Борис Григорьич, нам пора и
за ум приниматься, а не все прыгать на одной ножке, — довольно грубо отвечала Зося, но сейчас же поправилась. — Вы, милый мой доктор, тысячу раз уж извините меня вперед… Я постоянно оказываю вам самую черную неблагодарность. Вы ведь извините меня? Да?
За несколько
дней до бала Зося в категорической форме объявила доктору, чтобы Лоскутов непременно был в числе гостей.
— Ах, это вы!.. — удивлялся каждый раз Ляховский и, схватившись
за голову, начинал причитать каким-то бабьим голосом: — Опять жилы из меня тянуть… Уморить меня хотите, да, уморить… О, вы меня сведете с ума с этим проклятым
делом! Непременно сведете… я чувствую, что у меня в голове уже образовалась пустота.
— Игнатий Львович, вы, кажется, считаете меня
за какого-то шута горохового? А не угодно ли вам показать опись, по которой вы получали бумаги и документы при передаче опекунских
дел?
— Вам будет плохо, — предупредил Веревкин Ляховского
за несколько
дней до бала. — Отдайте добром…
— Это плохое доказательство. Вот я
за вас сегодня поручусь, а вы меня завтра ко
дну спустите… Ведь спустите и не поморщитесь. Ха-ха! Нисколько не обижусь, поелику homo homini lupus est. [человек человеку — волк (лат.).] Кстати, у вас на святках бал готовится? Отличное
дело…
Ипат, кажется, не
разделял веселых чувств своего барина и все время тяжело вздыхал, пока помогал барину одеваться, то есть ронял вещи, поднимал их, задевал ногами
за мебель и т. д.
Красноречиво и горячо Ляховский развил мысль о ничтожности человеческого существования, коснулся слегка загробной жизни и грядущей ответственности
за все свои
дела и помышления и с той же легкостью перешел к настоящему, то есть к процессу, которым грозил теперь опеке Веревкин.
— И я тоже немного понимаю, но знаете, у нашего брата образуется этакий особенный нюх по части этих нитей… В самом
деле,
за каким чертом приезжал сюда этот дядюшка? Потом, каким ветром занесло его к Ляховскому, да еще вместе с Половодовым?.. Это, батенька, такая троица получается, что сам черт ногу переломит.
Хиония Алексеевна в первую минуту подумала, что она ослышалась, и даже улыбнулась начатой еще
за вареньем улыбкой, но вдруг ей все сделалось ясно, ясно, как
день… Она задрожала всем телом от нанесенного ей оскорбления и едва могла только спросить...
Обед был подан в номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился
за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не говорит. Чтобы попасть в тон этой дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности
разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
Доктор только пожал плечами, потому что, в самом
деле, какой философ разрешит все тайны дамских симпатий и антипатий? Объяснять Зосе, что Заплатина преследует Зосю
за ее богатство и красоту, доктор не решался, предоставляя Зосе своим умом доходить до корня вещей.
Половодов остался очень доволен впечатлением своего подарка, который он обдумывал в течение двух месяцев, когда сидел в Узловско-Моховском банке
за кипами разных банковских
дел.
Дело это крайне запутанное, так что мы останемся в ответе
за все упущения, которые были наделаны по опеке в течение двадцати лет.
— Вам ближе знать эти обстоятельства;
дела Игнатия Львовича расстроены, а тут еще этот процесс по опеке… Понятно, что Софье Игнатьевне ничего не оставалось, как только выйти
за Привалова и этим спасти отца.
Дела на приисках у старика Бахарева поправились с той быстротой, какая возможна только в золотопромышленном
деле. В течение весны и лета он заработал крупную деньгу, и его фонды в Узле поднялись на прежнюю высоту. Сделанные
за последнее время долги были уплачены, заложенные вещи выкуплены, и прежнее довольство вернулось в старый бахаревский дом, который опять весело и довольно глядел на Нагорную улицу своими светлыми окнами.
Этот тон смутил Зосю. Несколько
дней она казалась спокойнее, но потом началась старая история. Привалова удивляло только то, что Половодов совсем перестал бывать у них, и Зося, как казалось, совсем позабыла о нем. Теперь у нее явилось новое развлечение: она часов по шести в сутки каталась в санях по городу, везде таская
за собой Хину. Она сама правила лошадью и даже иногда сама закладывала свой экипаж.
Привалов не мог порядочно ответить ни на один из этих вопросов, и теперь совесть особенно мучила его, что он из-за личных
дел забыл свои главные обязанности.