Отыскали покладистых старичков, те под пьяную руку подмахнули за все общество уставную грамоту, и
дело пошло гулять по всем мытарствам. Мастеровые и крестьяне всеми способами старались доказать неправильность составленной уставной грамоты и то, что общество совсем не уполномачивало подписывать ее каких-то сомнительных старичков. Так дело и тянулось из года в год. Мужики нанимали адвокатов, посылали ходоков, спорили и шумели с мировым посредником, но из этого решительно ничего не выходило.
— О нет… тысячу раз нет, Софья Игнатьевна!.. — горячо заговорил Половодов. — Я говорю о вашем отце, а не о себе… Я не лев, а вы не мышь, которая будет разгрызать опутавшую льва сеть.
Дело идет о вашем отце и о вас, а я остаюсь в стороне. Вы любите отца, а он, по старческому упрямству, всех тащит в пропасть вместе с собой. Еще раз повторяю, я не думаю о себе, но от вас вполне зависит спасти вашего отца и себя…
— А так. Обошли его, обманули!.. По ихнему доброму характеру эту проклятую польку и подсунули — ну, Сереженька и женился. Я так полагаю — приворожила она его, сударь… Сам приезжал сюда объявляться Марье Степановне, ну, а они его учали маненько корить — куды, сейчас на дыбы, и прочее. С месяц, как свадьбу сыграли. Дом-то старый заново отстроили, только, болтают, неладно у них с первого
дня пошло.
Неточные совпадения
Привалов
шел за Василием Назарычем через целый ряд небольших комнат, убранных согласно указаниям моды последних
дней. Дорогая мягкая мебель, ковры, бронза, шелковые драпировки на окнах и дверях — все дышало роскошью, которая невольно бросалась в глаза после скромной обстановки кабинета. В небольшой голубой гостиной стояла новенькая рояль Беккера; это было новинкой для Привалова, и он с любопытством взглянул на кучку нот, лежавших на пюпитре.
После его смерти все в его собственном доме и в доме Привалова
пошло вверх
дном.
После смерти жены Привалов окончательно задурил, и его дом превратился в какой-то ад: ночью
шли оргии, а
днем лилась кровь крепостных крестьян, и далеко разносились их стоны и крики.
— Мне всего удивительнее во всем этом
деле кажется поведение Хионии Алексеевны, — несколько раз довольно многозначительно повторила Агриппина Филипьевна Веревкина, представительница узловского beau monde'a. [высшего света (фр.).] — Представьте: утром, в самый
день приезда Привалова, она
посылает ко мне свою горничную сказать, что приехал Привалов, а затем как в воду канула… Не понимаю, решительно не понимаю!..
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди
пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что скажу: прожил ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель:
день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— У нас всякое
дело так
идет, — полузакрыв глаза и подчеркивая слова, проговорил Половодов.
— Девичье
дело, Марья Степановна… Нынче образованные да бойкие девицы
пошли, не как в наше время. Ну, у них уж все по-своему и выходит.
— Поправимся?! Нет, я тебя сначала убью… жилы из тебя вытяну!! Одно только лето не приехал на прииски, и все
пошло кверху
дном. А теперь последние деньги захватил Работкин и скрылся… Боже мой!! Завтра же еду и всех вас переберу… Ничего не делали, пьянствовали, безобразничали!! На кого же мне положиться?!
— Я думаю, что ты сегодня сходишь к Сергею Александрычу, — сказала Хиония Алексеевна совершенно равнодушным тоном, как будто речь
шла о
деле, давно решенном. — Это наконец невежливо, жилец живет у нас чуть не полгода, а ты и глаз к нему не кажешь. Это не принято. Все я да я: не
идти же мне самой в комнаты холостого молодого человека!..
Перед тем как
идти спать, Привалову пришлось терпеливо выслушать очень много самых интересных вещей относительно заводского
дела.
Вечером в кабинете Бахарева
шли горячие споры и рассуждения на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень много выпитых бутылок вина новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно, как в
дни зеленой юности. Каждый высказывал свою мысль без всяких наружных прикрытий, а так, как она выливалась из головы.
— Нет, ты слушай… Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы
дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат был бы. Помнишь, я тебя просил в последний раз во что бы то ни стало отговорить Привалова от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я не интересуюсь, что между вами там было, только он остался здесь, а вместо себя
послал Nicolas. Ну, и просолил все
дело!
Дело по хлебной торговле
пошло бойко в гору.
Уже одна фигура этого типичного старика служила как бы немым укором: а что же заводы? как
идут дела об опеке? что делал там, в Петербурге, этот Веревкин?
О семье Бахаревых Привалов слышал стороной, что
дела по приискам у Василия Назарыча
идут отлично.
Часто он создавал самые нелепые проекты и требовал их немедленного осуществления; но проходил
день, и проекты
шли на подтопку.
Привалов забылся только к самому утру тяжелым и беспокойным сном. Когда он проснулся, его первой мыслью было сейчас же
идти к жене и переговорить с ней обо всем откровенно, не откладывая
дела в долгий ящик.
Дела на мельнице у Привалова
шли порядочно, хотя отсутствие хозяйского глаза было заметно во всем, несмотря на все усердие старика Нагибина.
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался в передней. — Максим уж несколько раз спрашивал о вас… Мы пока остановились у доктора. Думали прожить несколько
дней, а теперь уж
идет вторая неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
Веревкин несколько
дней обдумывал это предложение, а потом, махнув рукой на свою «собачью службу», решил: «В семена так в семена…
Пойдем златой бисер из земли выкапывать!»
На мельнице Василий Назарыч прожил целых три
дня. Он подробно рассказывал Надежде Васильевне о своих приисках и новых разведках:
дела находились в самом блестящем положении и в будущем обещали миллионные барыши. В свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности своей жизни, где счет
шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени в три года, которая
разделяла их, послужила еще к большему сближению.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь:
дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Стихотворение это, написанное красивым круглым почерком на тонком почтовом листе, понравилось мне по трогательному чувству, которым оно проникнуто; я тотчас же выучил его наизусть и решился взять за образец.
Дело пошло гораздо легче. В день именин поздравление из двенадцати стихов было готово, и, сидя за столом в классной, я переписывал его на веленевую бумагу.
Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!..
пошел кутить: ездит на извозчике, каждый
день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и
посылает на толкучий продавать новый фрак.
Столько лежит всяких
дел, относительно одной чистоты, починки, поправки… словом, наиумнейший человек пришел бы в затруднение, но, благодарение богу, все
идет благополучно.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Слуга. Вы изволили в первый
день спросить обед, а на другой
день только закусили семги и потом
пошли всё в долг брать.