— Общее благо, — повторила Тося. — Трудно понять, как это выходит? У меня подруга, учительница на
заводе,
в провинции, там у них — дифтерит, страшно мрут ребятишки, а сыворотки —
нет. Здесь,
в городе, — сколько угодно ее.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает,
нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему
в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие
в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого
завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает
в их харчевнях, — и мало ли что такое.
— Никак
нет, — отвечают, — не живая, а из чистой из аглицкой стали
в изображении блохи нами выкована, и
в середине
в ней
завод и пружина. Извольте ключиком повернуть: она сейчас начнет дансе [Танец (от фр. danse).] танцевать.