— Нет, есть особенное. Этот опыт доказывает, с поразительной очевидностью, что человек знает всего меньше именно самого себя. Скажу больше — он имеет целую
жизнь дело с собой, как с таинственным незнакомцем.
Неточные совпадения
В течение нескольких
дней Половецкий совершенно освоился с обительской
жизнью, и она ему начинала нравиться. Между прочим, у него вышел интересный разговор с игуменом, когда он предъявил ему свой паспорт. О. Мисаил внимательно прочел паспортную книжку, до полицейских отметок включительно, и, возвращая ее, проговорил...
Обитель «Нечаянные Радости» представляла собой типичную картину медленного разрушения и напоминала собой улей, в котором
жизнь иссякала. Мало было братии и мало богомольцев. Но это именно и нравилось Половецкому, потому что давало ту тишину, которая дает человеку возможность прислушиваться к самому себе. Кроме Ираклия, все остальные не обращали на него никакого внимания. У каждого было какое-нибудь свое
дело. Половецкий являлся чужим человеком, и он это чувствовал на каждом шагу.
Счастливейший из завоевателей Гарун-аль-Рашид перед смертью сказал, что в течение своей долгой
жизни был счастлив только четырнадцать
дней, а величайший из поэтов Гете признавался, что был счастлив всего четверть часа.
— Ах, это совсем другое… Больной он, Ираклий, и человек строгой
жизни. Я его тоже очень люблю… Днем-то у него все хорошо идет по части спасения души, а по ночам разные неподобные сны одолевают. И то, и другое приснится, и на счет женского полу случается… Ну, ему это и обидно, что благодать от него отступает.
— Нет, есть… Вы только подумайте, что каждый мог бы прожить свою
жизнь на тысячу ладов иначе, чем живет. Нас опутывают те мелочи, которые затемняют наш
день и даже преследуют во сне.
— Бедность, голод и болезни — вот что дает людям их работа. Все против нас — мы издыхаем всю нашу
жизнь день за днем в работе, всегда в грязи, в обмане, а нашими трудами тешатся и объедаются другие и держат нас, как собак на цепи, в невежестве — мы ничего не знаем, и в страхе — мы всего боимся! Ночь — наша жизнь, темная ночь!
— Ну тебя… Слыхал я это… Тут не в
жизни дело, а в человеке… Первое дело — человек… понял? Ну, и больше никаких… Этак-то, по-твоему, выходит, что, пока там всё это переделается, человек все-таки должен оставаться как теперь. Нет, ты его перестрой сначала, покажи ему ходы… Чтобы ему было и светло и не тесно на земле, — вот чего добивайся для человека. Научи его находить свою тропу…
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом
деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он
жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь:
дело идет о
жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу
жизнь свою».
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей
жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где
днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — // Всю ночь огни и шум.