Неточные совпадения
На Краюхином увале снежная пелена там и сям была покрыта какими-то подозрительными красновато-бурыми пятнами, точно самая
земля здесь вспухла болячками: это были старательские работы.
Дарового труда не жалели, и вся
земля на десять верст была изрыта, точно прошел какой-нибудь гигантский крот.
— Ничего ты не понимаешь! — оборвал его Зыков. — Первое дело, пески
на второй сажени берут, а там
земля талая; а второе дело — по Фотьянке пески не мясниковатые, а разрушистые…
На него плесни водой — он и рассыпался, как крупа. И пески здесь крупные, чуть их сполосни… Ничего ты не понимаешь, Шишка!..
По горному уставу, каждая шахта должна укрепляться в предупреждение несчастных случаев деревянным срубом, вроде того, какой спускают в колодцы; но зимой, когда
земля мерзлая,
на промыслах почти везде допускаются круглые шахты, без крепи, — это и есть «дудки».
Да ежели бы старое-то горное начальство поднялось из
земли да посмотрело
на нынешние порядки, — господи, да что же это такое делается?
— Ежели бы жив был Иван Герасимыч, — со вздохом проговорил он, — да, кажется, из
земли бы вырыли девку. Отошло, видно, времечко… Прости
на глупом слове, Степан Романыч. Придется уж, видно, через волость.
Всякую промысловую работу Родион Потапыч прошел собственным горбом и «видел
на два аршина в
землю», как говорили про него рабочие.
На промыслах Родион Потапыч прошел всю работу начиная с простого откатчика, отвозившего
на тачке пустую
землю в отвалы.
— Строгали и ходят-то так ровно
на костылях, — смеялся Матюшка, лучший рабочий
на Миляевом мысу. — В богадельню им так в самую бы пору!.. Туда же
на золото польстились. Шилом им
землю ковырять да стамеской…
Палач угрюмо молчал, Окся тоже. Мыльников презрительно посмотрел
на своих сотрудников, присел к огоньку и озлобленно закурил трубочку. У него в голове вертелись самые горькие мысли. В самом деле, рыл-рыл
землю, робил-робил и, кроме «пустяка», ни синь-пороха. Хоть бы поманило чем-нибудь… Эх, жисть! Лучше бы уж у Кишкина
на Мутяшке пропадать.
Летом исследовать содержание болота было трудно, а из-под льда удобнее: прорубалась прорубь, и
землю вычерпывали со дна большими промысловыми ковшами
на длинных чернях.
Рабочие очистили снег, и Кожин принялся топором рубить лед, который здесь был в аршин. Кишкин боялся, что не осталась ли подо льдом вода, которая затруднила бы работу в несколько раз, но воды не оказалось — болото промерзло насквозь. Сейчас подо льдом начиналась смерзшаяся, как камень,
земля. Здесь опять была своя выгода:
земля промерзла всего четверти
на две, тогда как без льда она промерзла
на все два аршина. Заложив шурф, Кожин присел отдохнуть. От него пар так и валил.
Когда она поднималась
на крыльцо, перед ней точно из
земли вырос Петр Васильич.
Именно в этот момент точно из
земли вырос над Карачунским верховой; его обдало горячее дыхание лошади, а в седле неподвижно сидел, свесившись
на один бок по-киргизски, Кожин.
— А я опять знаю, что двигаться нельзя в таких делах. Стою и не шевелюсь. Вылез он и прямо
на меня… бледный такой… глаза опущены, будто что по
земле ищет. Признаться тебе сказать, у меня по спине мурашки побежали, когда он мимо прошел совсем близко, чуть локтем не задел.
Захватив с собой топор, Родион Потапыч спустился один в шахту. В последний раз он полюбовался открытой жилой, а потом поднялся к штольне. Здесь он прошел к выходу в Балчуговку и подрубил стойки, то же самое сделал в нескольких местах посредине и у самой шахты, где входила рудная вода.
Земля быстро обсыпалась, преграждая путь стекавшей по штольне воде. Кончив эту работу, старик спокойно поднялся наверх и через полчаса вел Матюшку
на Фотьянку, чтобы там передать его в руки правосудия.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до
земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком
на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг
на друга глазами.
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у глаз, у рта // Излучины, как трещины //
На высохшей
земле; // И сам
на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Довольно демон ярости // Летал с мечом карающим // Над русскою
землей. // Довольно рабство тяжкое // Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими // Держало
на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, // То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею, души сильные // Зовет
на честный путь.
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы
землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани —
на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
Зерно, что в
землю брошено, // И овощь огородная, // И волос
на нечесаной // Мужицкой голове — // Все ваше, все господское!