Неточные совпадения
— А
дело есть, Родион Потапыч. И немаленькое дельце. Да… А ты тут старателей зоришь? За ними, за подлецами, только не посмотри…
— Известно, золота в Кедровской даче неочерпаемо, а только ты опять зря болтаешь: кедровское золото мудреное — кругом болота, вода долит, а внизу камень. Надо еще взять кедровское-то золото. Не об этом речь. А
дело такое, что в Кедровскую дачу кинутся промышленники из города и с Балчуговских промыслов народ
будут сбивать. Теперь у нас весь народ как в чашке каша, а тогда и расползутся… Их только помани. Народ отпетый.
— Я-то и хотел поговорить с тобой, Родион Потапыч, — заговорил Кишкин искательным тоном. —
Дело, видишь, в чем. Я ведь тогда на казенных ширфовках
был, так одно местечко заприметил: Пронькина вышка называется. Хорошие знаки оказывались… Вот бы заявку там хлопотнуть!
— Не ты, так другие пойдут… Я тебе же добра желал, Родион Потапыч. А что касается Балчуговских промыслов, так они о нас с тобой плакать не
будут… Ты вот говоришь, что я ничего не понимаю, а я, может, побольше твоего-то смыслю в этом
деле. Балчуговская-то дача рядом прошла с Кедровской — ну, назаявляют приисков на самой грани да и
будут скупать ваше балчуговское золото, а запишут в свои книги. Тут не разбери-бери… Вот это какое
дело!
— А ведь ты верно, — уныло согласился Зыков. — Потащат наше золото старателишки. Это уж как
пить дадут. Ты их только помани… Теперь за ними не уследишь
днем с огнем, а тогда и подавно! Только, я думаю, — прибавил он, — врешь ты все…
—
Было и твое
дело, что тут греха таить!
— А в Фотьянку, домой… Поясницу разломило, да и
дело по домашности тоже
есть, а здесь и без меня управятся.
—
Дело есть… С первого тебя начну. Ежели, например, тебя
будут допрашивать, покажешь все, как работал?
Из кабака Кишкин отправился к Петру Васильичу, который сегодня случился дома. Это
был испитой мужик, кривой на один глаз. На сходках он
был первый крикун. На Фотьянке у него
был лучший дом, единственный новый дом и даже с новыми воротами. Он принял гостя честь честью и все поглядывал на него своим уцелевшим оком. Когда Кишкин объяснил, что ему
было нужно, Петр Васильевич сразу смекнул, в чем
дело.
Да и все остальные растерялись.
Дело выходило самое скверное, главное, потому, что вовремя не оповестили старика. А суббота быстро близилась… В пятницу
был собран экстренный семейный совет. Зять Прокопий даже не вышел на работу по этому случаю.
— Вот что, господа, — заговорил он, прикрывая жену собой, — не женское
дело разговоры разговаривать… У Федосьи Родионовны
есть муж, он и в ответе. Так скажите и батюшке Родиону Потапычу… Мы от ответа не прячемся… Наш грех…
И теща и жена отлично понимали, что Прокопий хочет скрыться от греха, пока Родион Потапыч
будет производить над бабами суд и расправу, но ничего не сказали: что же, известное
дело, зять… Всякому до себя.
«Банный
день» справлялся у Зыковых по старине: прежде, когда не
было зятя, первыми шли в баню старики, чтобы воспользоваться самым дорогим первым паром, за стариками шел Яша с женой, а после всех остальная чадь, то
есть девки, которые вообще за людей не считались.
Время летело быстро, и Устинья Марковна совсем упала духом: спасенья не
было. В другой бы
день, может, кто-нибудь вечером завернул, а на людях Родион Потапыч и укротился бы, но теперь об этом нечего
было и думать: кто же пойдет в банный
день по чужим дворам. На всякий случай затеплила она лампадку пред Скорбящей и положила перед образом три земных поклона.
— А вот это самое…
Будет тебе надо мной измываться. Вполне даже достаточно… Пора мне и своим умом жить… Выдели меня, и конец тому
делу. Купи мне избу, лошадь, коровенку, ну обзаведение, а там я сам…
— А
дело есть, Родивон Потапыч… Ты вот Тараса Мыльникова в шею, а Тарас Мыльников к тебе же с добром, с хорошим словом.
— Говори скорее, коли
дело есть, а то проваливай, кабацкая затычка…
— Дело-то самое короткое, Родивон Потапыч… Шишка-то
был у тебя на Фотьянке?
Родион Потапыч вышел на улицу и повернул вправо, к церкви. Яша покорно следовал за ним на приличном расстоянии. От церкви старик спустился под горку на плотину, под которой горбился деревянный корпус толчеи и промывальни. Сейчас за плотиной направо стоял ярко освещенный господский дом, к которому Родион Потапыч и повернул.
Было уже поздно, часов девять вечера, но
дело было неотложное, и старик смело вошел в настежь открытые ворота на широкий господский двор.
— Сурьезное
дело есть… Так и скажи, — наказывал он с обычной внушительностью. — Не задержу…
— Может, и
будет, да говорить-то об этом не след, Степан Романыч, — нравоучительно заметил старик. — Не таковское это
дело…
— Пустой человек, — коротко решил Зыков. — Ничего из того не
будет, да и
дело прошлое… Тоже и в живых немного уж осталось, кто после воли на казну робил. На Фотьянке найдутся двое-трое, да в Балчуговском десяток.
— Ничего я не знаю, Степан Романыч… Вот хоша и сейчас взять: я и на шахтах, я и на Фотьянке, а конторское
дело опричь меня делается. Работы
были такие же и раньше, как сейчас. Все одно… А потом путал еще меня Кишкин вольными работами в Кедровской даче. Обложат, грит, ваши промысла приисками,
будут скупать ваше золото, а запишут в свои книги. Это-то он резонно говорит, Степан Романыч. Греха не оберешься.
Как-то раз один служащий — повытчики еще тогда
были, — повытчик Мокрушин, седой уж старик, до пенсии ему оставалось две недели,
выпил грешным
делом на именинах да пьяненький и попадись Телятникову на глаза.
Карачунский слушал и весело смеялся: его всегда забавлял этот фанатик казенного приискового
дела. Старик весь
был в прошлом, в том жестоком прошлом, когда казенное золото добывалось шпицрутенами. Оников молчал. Немец Штамм нарушил наступившую паузу хладнокровным замечанием...
— Как же, значит, я, родной отец, и вдруг не могу? Совершеннолетняя-то она двадцати одного
будет… Нет, это не таковское
дело, Степан Романыч, чтобы потакать.
Это
был генерал-невидимка, хотя его именем и вершились миллионные
дела.
Ограничивающим условием при передаче громадных промыслов в частные руки
было только одно, именно: чтобы компания главным образом вела разработку жильного золота, покрывая неизбежные убытки в таком рискованном
деле доходами с россыпного золота.
Громадное
дело было доведено горными инженерами от казны до полного расстройства, так что новому управляющему пришлось всеми способами и средствами замазывать чужие грехи, чтобы не поднимать скандала.
Карачунский в принципе
был враг всевозможных репрессий и предпочитал всему те полумеры, уступки и сделки, которыми только и поддерживалось такое сложное
дело.
По наружному виду, приемам и привычкам это
был самый заурядный бонвиван и даже немножко мышиный жеребчик, и никто на промыслах не поверил бы, что Карачунский что-нибудь смыслит в промысловом
деле и что он когда-нибудь работал.
Но такое мнение
было несправедливо: Карачунский отлично знал
дело и обладал величайшим секретом работать незаметно.
Старик не понял и того, как неприятно
было Карачунскому узнать о затеях и кознях какого-то Кишкина, — в глазах Карачунского это
дело было гораздо серьезнее, чем полагал тот же Родион Потапыч.
— Вчера у меня
был Родион Потапыч, — заговорил Карачунский без предисловий. — Он ужасно огорчен и просил меня… Одним словом, вам нужно помириться со стариком. Я не впутался бы в это
дело, если бы не уважал Родиона Потапыча… Это такой почтенный старик, единственный в своем роде.
— Да… это действительно… Как же быть-то, Акинфий Назарыч? Старик грозился повести
дело судом…
Это открытие обрадовало Карачунского. Можно
будет заложить на Ульяновом кряже новую шахту, — это
будет очень эффектно и в заводских отчетах, и для парадных прогулок приезжающих на промыслы любопытных путешественников. Значит, жильное
дело подвигается вперед и прочее.
Но
дело в том, что этот штат все увеличивался, потому что каждый год приезжали из Петербурга новые служащие, которым нужно
было создавать место и изобретать занятия.
— И любезное
дело, — согласилась баушка, подмигивая Устинье Марковне. — Одной-то мне, пожалуй, и опасливо по нонешнему времю ездить, а сегодня еще воскресенье… Пируют у вас на Балчуговском, страсть пируют. Восетта еду я также на вершной, а навстречу мне ваши балчуговские парни идут. Совсем молодые, а пьяненькие… Увидали меня, озорники, и давай галиться: «Тпру, баушка!..» Ну, я их нагайкой, а они меня обозвали что ни
есть хуже, да еще с седла хотели стащить…
К суровому старику относились с глубоким уважением именно потому, что он видел каждое
дело насквозь, и не
было никакой возможности обмануть его в ничтожных пустяках.
Кроме своего каторжного начальства и солдатского для рекрутов, в распоряжении горных офицеров находилось еще два казачьих батальона со специальной обязанностью производить наказания на самом месте работ; это
было домашнее
дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая улица» — парадным наказанием, главным образом на страх другим.
Первые два года Родион Потапыч работал на винокуренном заводе, где все
дело вершилось исключительно одним каторжным трудом, а затем попал в разряд исправляющихся и
был отправлен на промыслы.
«Вот я ему, подлецу, помяну как-нибудь про фискалу-то, — подумал Родион Потапыч, припоминая готовившееся скандальное
дело. — Эх, надо бы мне
было ему тогда на Фотьянке узелок завязать, да не догадался… Ну, как-нибудь в другой раз».
Между тем это
было казенное промысловое население, несколькими поколениями воспитавшееся на своем приисковом
деле.
С водворением на Балчуговских промыслах компанейского
дела Родион Потапыч успокоился, потому что хотя прежней каторжной и военно-горной крепи уже не существовало, но ее заменила целая система невидимых нитей, которыми жизнь промыслового населения
была опутана еще крепче.
Не
было внешнего давления, как в казенное время, но «вольные» рабочие со своей волчьей волей не знали, куда деваться, и шли работать к той же компании на самых невыгодных условиях, как вообще
было обставлено
дело: досыта не наешься и с голоду не умрешь.
Все знали, что это пропащий человек и что он даже и не знает приискового
дела, но такова
была жажда золота, что верили пустому человеку, сулившему золотые горы.
Сотни семей
были заняты одним и тем же
делом и сбивали цену товара самым добросовестным образом: городские купцы богатели, а Низы захудали до последней крайности.
У него
был свой расчет: в столярном
деле ему приходилось отдуваться одному, а при сапожном ремесле ему могли помогать жена и подраставшие дети.
Но предстояло важное
дело, которое Мыльников все откладывал: именно сегодня Мина Клейменый должен
был рассказать какую-то мудреную историю про Мутяшку.
— Так ты нам с начала рассказывай, Мина, — говорил Тарас, усаживая старика в передний угол. — Как у вас все
дело было… Ведь ты тогда в партии
был, когда при казне по Мутяшке ширпы били?