Неточные совпадения
Татьяна Власьевна
была одета в свой неизменный косоклинный кубовый сарафан с желтыми проймами и в белую холщовую рубаху; темный старушечий платок с белыми горошинами
был повязан на голове кикой, как
носят старухи-кержанки.
Доски
были мокры от недавнего дождя, и нога скользила по ним; прикованные гвоздями поперечные дощечки, заменявшие ступеньки, кое-где оборвались с своих мест, и приходилось ощупывать ногой каждый шаг вперед, чтобы не слететь вниз вместе с своей тридцатифунтовой
ношей.
Да, много
было прожито и пережито, и суровая старуха, сгибаясь под
ношей, тащила за собой воспоминания, как преступник, который с мучительным чувством сосущей тоски вспоминает мельчайшие подробности сделанного преступления и в сотый раз терзает себя мыслью, что
было бы, если бы он не сделал так-то и так-то.
— Не умели
носить моих подарков, так пусть они у меня полежат, пока вы
будете умнее, — решил Гордей Евстратыч, запирая и брошку, и серьги к себе в шкатулку.
Одевалась она всегда по моде, то
есть носила платья, шляпки, воротнички, корсет и т. д.
Зотушка, когда вышел из братцевой горницы, побрел к себе в флигелек, собрал маленькую котомочку, положил в нее медный складень — матушкино благословение — и с этой
ношей, помолившись в последний раз в батюшкином дому, вышел на улицу. Дело
было под вечер. Навстречу Зотушке попалось несколько знакомых мастеровых, потом о. Крискент, отправлявшийся на своей пегой лошадке давать молитву младенцу.
А главное, что
носил с собою Зотушка, как величайшее сокровище, — это
была полная незлобивость и какое-то просветленное смирение, которым он так резко отличался от всех других мирских людей.
— Ну, Нюша,
будет дурить, — говорил ей Гордей Евстратыч под веселую руку. — Хочу тебя уважить: как поеду в город — заказывай себе шелковое платье с хвостом… Как дамы
носят.
— Ну, так я попрямее тебе скажу: жены Гордею Евстратычу недостает!.. Кабы
была у него молодая жена, все шло бы как по маслу… Я и невесту себе присмотрел, только вот с тобой все хотел переговорить. Все сумлевался: может, думаю, стар для нее покажусь… А уж как она мне по сердцу пришлась!.. Эх, на руках бы ее
носил… озолотил бы… В шелку да в бархате стал бы водить.
— Что, не вкусно
носить мужнины-то побои? — смеялся Гордей Евстратыч над избитой невесткой. — Я тебя везде достану, змея… Теперь уж все знают, какая у тебя вера-то!.. Ха-ха… А скажи слово — все
будет по-твоему.
— Вот ты какой! Ну, поживи у нас! Я тебе велела внизу комнатку вытопить. Там тебе и тепленько и уютненько будет. Обедать сверху
носить будут, а потом, может, и поближе сойдемся. Да ты не нудь себя. Не все работай, и посиди. Я слышала, ты табак куришь?
Ко второй категории можно
отнести было «Московские ведомости», «Московский листок», «Русский листок», «Русское слово», тогда еще не перешедшее к И.Д. Сытину, которые все кормились и не рассуждали, будучи бесцензурными, а «Новости дня» были безопасны вследствие предварительной цензуры.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо.
Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их
было меньше: тотчас
отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Горазд он
был балясничать, //
Носил рубаху красную, // Поддевочку суконную, // Смазные сапоги;
А если и действительно // Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо
было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, //
Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Левин в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен
был наступить для нее, когда она
будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой дома,
будет носить, кормить и воспитывать детей.