Неточные совпадения
Это
была настоящая работа гномов, где покрытые сажей человеческие
фигуры вырывались из темноты при неровно вспыхивавшем пламени в горнах печей, как привидения, и сейчас же исчезали в темноте, которая после каждой волны света казалась чернее предыдущей, пока глаз не осваивался с нею.
Положительно, эта немочка
была интересна, если бы окончательно не «потеряла
фигуру» благодаря своей увеличивавшейся полноте.
Основание составляли собственно фабричные рабочие, которых легко
было отличить от других по запеченным, неестественно красным лицам, вытянутым, сутуловатым
фигурам и той заводской саже, которой вся кожа пропитывается, кажется, навеки.
Его упитанная, выхоленная
фигура, красивое, бесстрастное лицо, безукоризненные манеры, костюм, прическа, произношение, ногти на руках — все
было проникнуто одним сплошным достоинством, которому не
было границ.
В глубине корпуса около низких печей, испускавших сквозь маленькие окошечки ослепительный свет, каким светит только добела накаленное железо, быстро двигались и мелькали
фигуры рабочих; на всех
были надеты кожаные передники — «защитки», на головах войлочные шляпы, а на ногах мягкие пеньковые пряденики.
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она с любовью посмотрела на статную, плечистую
фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в прошлом году он убил собственноручно медведя. У такого человека разве могли
быть соперники?
Прейн критически оглядел Раису Павловну и остался ею доволен. Вечером в своем платье «цвета медвежьего уха» она
была тем, чем только может
быть в счастливом случае женщина ее лет, то
есть эффектна и прилична, даже чуть-чуть более. При вечернем освещении она много выигрывала своей статной
фигурой и смелым типичным лицом с взбитыми белокурыми волосами.
В сторонке от главной стоянки распоряжался Майзель, отдавая приказания лесообъездчикам; он
был великолепен всей своей петушиной, надутой
фигурой, заученными солдатскими жестами и вообще всей той выправкой, какая бросается в глаза на плохих гравюрах из военной жизни.
Но вот мимо Анниньки скользнула знакомая женская
фигура, закутанная в большой платок: это
была Наташа Шестеркина.
Закутавшись в плед, набоб терпеливо шагал по мокрому песку, ожидая появления таинственной незнакомки. Минуты шли за минутами, но добрый гений не показывался. «Уж не подшутил ли кто надо мной?» — подумал набоб и сделал два шага назад, но в это время издали заметил закутанную женскую
фигуру и пошел к ней навстречу. По
фигуре это
была Луша, и сердце набоба дрогнуло.
Налево, за открытыми дверями, солидные люди играли в карты на трех столах. Может быть, они говорили между собою, но шум заглушал их голоса, а движения рук были так однообразны, как будто все двенадцать
фигур были автоматами.
Трепет и мерцание проявлялись реже, недоверчивых и недовольных взглядов незаметно, а в лице, во всей ее
фигуре была тишина, невозмутимый покой, в глазах появлялся иногда луч экстаза, будто она черпнула счастья. Райский заметил это.
Все окружили ее, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и на всей ее
фигуре было написано торжество.
Неточные совпадения
Прыщ
был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею
фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он
был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него
была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Действительно, это
был он. Среди рдеющего кругом хвороста темная, полудикая
фигура его казалась просветлевшею. Людям виделся не тот нечистоплотный, блуждающий мутными глазами Архипушко, каким его обыкновенно видали, не Архипушко, преданный предсмертным корчам и, подобно всякому другому смертному, бессильно борющийся против неизбежной гибели, а словно какой-то энтузиаст, изнемогающий под бременем переполнившего его восторга.
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой шляпе и сером пальто знакомую
фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и всегда рада ему
была, но теперь особенно рада
была, что он видит ее во всей ее славе. Никто лучше Левина не мог понять ее величия.
— Ну полно, Саша, не сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. — Ты
была виновата. Я
был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошел в студию. Удавшаяся
фигура уже
была забыта им. Теперь его радовало и волновало посещение его студии этими важными Русскими, приехавшими в коляске.
Он извинился и пошел
было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее — не потому, что она
была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны
были во всей ее
фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его,
было что-то особенно ласковое и нежное.