Неточные совпадения
Прошло мучительных десять минут, а Родион Антоныч все не приходил. Раиса Павловна лежала в своем кресле
с полузакрытыми глазами, в сотый раз перебирая несколько фраз, которые лезли ей в голову: «Генерал Блинов честный
человек…
С ним едет одна особа, которая пользуется безграничным влиянием на генерала; она, кажется, настроена против вас, а в особенности против Сахарова. Осторожность и осторожность…»
Ей сделалось жутко от двойного чувства: она презирала этого несчастного
человека, отравившего ей жизнь, и вместе
с тем в ней смутно проснулось какое-то теплое чувство к нему, вернее сказать, не к нему лично, а к тем воспоминаниям, какие были связаны
с этой кудрявой и все еще красивой головой.
— Благодарю. Откровенность за откровенность; бросьте этот старый хлам и лучше расскажите мне, что за
человек генерал Блинов,
с которым вы учились.
Приготовленное Афанасьей платье ждало Раису Павловну на широком атласном диванчике; различные принадлежности дамского костюма перемешались в беспорядочную цветочную кучу, из-под которой выставлялись рукава платья
с болтавшимися манжетами, точно под этой кучей лежал раздавленный
человек с бессильно опустившимися руками.
Но старика Тетюева не стало, и в его дом вместе
с новыми легковесными
людьми ворвался целый поток разной дребедени.
— Да что вам дался этот генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий
человек на малые дела… Да!.. Это… Да ну, черт
с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
Как все бесхарактерные
люди, Прозоров во всех своих неудачах стал обвинять жену, которая мешала ему работать и постепенно низвела его
с его ученой высоты до собственного среднего уровня.
Жена Прозорова скоро разглядела своего мужа и мирилась
с своей мудреной долей только ради детей. Мужа она уважала как пассивно-честного
человека, но в его уме разочаровалась окончательно. Так они жили год за годом
с скрытым недовольством друг против друга, связанные привычкой и детьми. Вероятно, они так дотянули бы до естественной развязки, какая необходимо наступает для всякого, но, к несчастью их обоих, выпал новый случай, который перевернул все вверх дном.
Стараясь при помощи разных протекций и специально женских интриг составить карьеру мужу, Раиса Павловна случайно познакомилась
с Прейном, который сразу увлекся белокурой красавицей, обладавшей тем счастливым «колоритным темпераментом», какой так ценится всеми пресыщенными
людьми.
Стеклянная старинная чернильница
с гусиными перьями — Родион Антоныч не признавал стальных — говорила о той патриархальности, когда добрые
люди всякой писаной бумаги, если только она не относилась к чему-нибудь божественному, боялись, как огня, и боялись не без основания, потому что из таких чернильниц много вылилось всяких зол и напастей.
Раиса Павловна со своей стороны осыпала всевозможными милостями своего любимца, который сделался ее всегдашним советником и самым верным рабом. Она всегда гордилась им как своим произведением; ее самолюбию льстила мысль, что именно она создала этот самородок и вывела его на свет из тьмы неизвестности. В этом случае Раиса Павловна обольщала себя аналогией
с другими великими
людьми, прославившимися уменьем угадывать талантливых исполнителей своих планов.
Но Родион Антоныч относился к этим случайным
людям с достойным презрением.
Прейн был не особенно прихотливый
человек и довольствовался всего двумя комнатами, которые сообщались
с половиной Раисы Павловны и
с кабинетом самого владельца.
Его душа слишком крепко срослась
с этими колесами, валами, эксцентриками и шестернями, которые совершали работу нашего железного века; из-за них он не замечал живых
людей, вернее, эти живые
люди являлись в его глазах только печальной необходимостью, без которой, к сожалению, самые лучшие машины не могут обойтись.
Раиса Павловна умела принять и важное сановное лицо, проезжавшее куда-нибудь в Сибирь, и какого-нибудь члена археологического общества, отыскивавшего по Уралу следы пещерного
человека, и всплывшего на поверхность миллионера, обнюхивавшего подходящее местечко на Урале, и какое-нибудь сильное чиновное лицо, выкинутое на поверхность безличного чиновного моря одной из тех таинственных пертурбаций, какие время от времени потрясают мирный сон разных казенных сфер, — никто, одним словом, не миновал ловких рук Раисы Павловны, и всякий уезжал из господского дома
с неизменной мыслью в голове, что эта Раиса Павловна удивительно умная женщина.
Тетюев
с своей стороны особенно налег на молодых
людей, чтобы сразу выбить из них всю европейскую и ученую дурь.
Прасковья Семеновна
с годами приобретала разные смешные странности, которые вели ее к тихому помешательству; в господском доме она служила общим посмешищем и проводила все свое время в том, что по целым дням смотрела в окно, точно поджидая возвращения дорогих, давно погибших
людей.
Злые языки в m-r Половинкине видели просто фаворита Раисы Павловны, которой нравилось его румяное лицо
с глупыми черными глазами, но мы такую догадку оставим на их совести, потому что на завтраках в господском доме всегда фигурировал какой-нибудь молодой
человек в роли parvenu.
— Ах, виноват, — поправился Сарматов, придавая своей щетинистой, изборожденной морщинами роже серьезное выражение, — у меня тогда оторвало пуговицу у мундира, и я чуть не попал за это на гауптвахту. Уверяю вас… Такой странный случай: так прямо через меня и переехали. Представьте себе, четверка лошадей, двенадцать
человек прислуги, наконец орудие
с лафетом.
Амалия Карловна ждала поддержки со стороны присутствовавших единомышленников, но те предпочитали соблюдать полнейший нейтралитет, как это и приличествует посторонним
людям. Этого было достаточно, чтобы Амалия Карловна
с быстротой пушечного ядра вылетела в переднюю, откуда доносились только ее отчаянные вопли: «Я знаю все… все!.. Вас всех отсюда метлой выгонят… всех!..»
На подъезд растерянно выскочил без фуражки швейцар Григорий и, вытянувшись по-солдатски, не сводил глаз
с молодого
человека в соломенной шляпе. Слышался смешанный говор
с польским акцентом. Давно небритый седой старик,
с крючковатым польским носом, пообещал кому-то тысячу «дьяблов». К галдевшей кучке, запыхавшись, подбегал трусцой Родион Антоныч, вытирая на ходу батистовым платком свое жирное красное лицо.
— О, это все равно… —
с улыбкой проговорил молодой
человек, глядя на кисло сморщившуюся физиономию Родиона Антоныча своими ясными, голубыми, славянскими глазами. — Мне крошечную комнатку — и только.
— Отлично, отлично… Я вам пошлю
человека: платье вычистить
с дороги, сапожки.
Когда в дни своей молодости Раиса Павловна жила варистократическом семействе, где познакомилась
с Прозоровым, там часто бывали именно такие молодые
люди.
И где же
с таким
человеком тягаться, когда он, Родион Антоныч, даже забыл спросить Братковского, когда приедет генерал Блинов?
— Нет, пожалуйста, этого не делайте: неделикатно надоедать незнакомому
человеку, который, может быть, совсем и не желает видеть нас
с вами.
«Вишь, какая приворотная гривенка, — думал про себя Родион Антоныч, наблюдая все время интересного молодого
человека. — Небось о генерале да о своей сестричке ни гу-гу… Мастер, видно, бобы разводить
с бабами. Ох-хо-хо, прости, господи, наши прегрешения».
Братковский бывал в господском доме и по-прежнему был хорош, но о генерале Блинове, о Нине Леонтьевне и своей сестре, видимо, избегал говорить. Сарматов и Прозоров были в восторге от тех анекдотов, которые Братковский рассказывал для одних мужчин; Дымцевич в качестве компатриота ходил во флигель к Братковскому запросто и познакомился
с обеими обезьянами Нины Леонтьевны. Один Вершинин заметно косился на молодого
человека, потому что вообще не выносил соперников по части застольных анекдотов.
Загорелые, обожженные в огненной работе лица заводских рабочих выглядели сегодня празднично,
с тем довольным выражением,
с каким смотрит отдыхающий
человек.
Дормез остановился перед церковью, и к нему торопливо подбежал молодцеватый становой
с несколькими казаками, в пылу усердия делая под козырек.
С заднего сиденья нерешительно поднялся полный, среднего роста молодой
человек, в пестром шотландском костюме. На вид ему было лет тридцать; большие серые глаза,
с полузакрытыми веками, смотрели усталым, неподвижным взглядом. Его правильное лицо
с орлиным носом и белокурыми кудрявыми волосами много теряло от какой-то обрюзгшей полноты.
— И к чему вся эта дурацкая церемония, генерал? — лениво по-французски протянул молодой
человек, оглядываясь
с подножки экипажа на седого старика
с строгим лицом.
Аннинька во всей этой суматохе видела только одного
человека, и этот
человек, был, конечно, Гуго Братковский; m-lle Эмма волновалась по другой причине — она
с сердитым лицом ждала того
человека, которого ненавидела и презирала.
— Когда я был в Сингапуре, нас капитан угостил однажды китайской рыбой… — повествовал Перекрестов, жидкий и вихлястый молодой
человек,
с изношенной, нахальной физиономией, мочальной бороденкой и гнусавым, как у кастрата, голосом.
— Господи, что же это такое? — взмолился генерал, останавливаясь перед Лаптевым. — Евгений Константиныч! вас ждут целый час тысячи
людей, а вы возитесь здесь
с собакой! Это… это… Одним словом, я решительно не понимаю вас.
Воображение рисовало ей заманчивую картину: как она является царицей таких обедов, как все удивляются ее красоте и как все преклоняются пред ней, даже этот белокурый молодой
человек с усталыми глазами.
Да, хорошо спится
людям с спокойной совестью и полным желудком, которых не тревожат тяжелые грезы и которые просыпаются
с мыслью о новых удовольствиях и развлечениях!
Летучий сидел уже
с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом
с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным столом, а не за кофе. «Почти молодые» приличные
люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо в рот генералу и, по-видимому, вполне разделяли его взгляды на причины упадка русского горного дела.
Они все время лезли из кожи, чтобы выказать свое внимание к русскому горному делу: таращили глаза на машины, ощупывали руками колеса, лазили
с опасностью жизни везде, где только может пролезть
человек, и даже нюхали ворвань, которой были смазаны машины.
Генерал ничего не понимал в заводском деле и рассматривал все кругом молча,
с тем удивлением,
с каким смотрит неграмотный
человек на развернутую книгу.
Но ведь каждый
человек вносит
с собой хоть какую-нибудь микроскопическую особенность, по которой его можно было бы отличить от других
людей.
Достаточно сказать, что у Лаптевых он был
с детства своим
человеком и забрал великую силу, когда бразды правления перешли в собственные руки Евгения Константиныча, который боялся всяких занятий, как огня, и все передал Прейну, не спрашивая никаких отчетов.
Вообще
люди, близко знавшие Прейна, могли про него сказать очень немного, как о
человеке, который не любил скучать, мог наобещать сделать вас завтра бухарским эмиром, любил
с чаем есть поджаренные в масле сухарики, всему на свете предпочитал дамское общество… и только.
— Чем труднее задача, тем приятнее победа, — заметил Вершинин. — Вам, Сарматов, как
человеку, знакомому
с небесными светилами, нетрудно уже примениться к земным планетам, около которых приходится теперь вам вращаться наперекор законам небесной механики.
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она
с любовью посмотрела на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в прошлом году он убил собственноручно медведя. У такого
человека разве могли быть соперники?
Дельцы окинули друг друга
с ног до головы проницательными взглядами, как
люди, которые видятся в первый раз и немного не доверяют друг другу. Нина Леонтьевна держала в руках серебряную цепочку, на которой прыгала обезьяна Коко — ее любимец.
— Голубчик, это все не то… Да. Я считала их гораздо выше, чем они есть в действительности. Во всей этой компании, включая сюда и Евгения Константиныча
с Прейном, есть только один порядочный
человек в смысле типичности — это лакей Евгения Константиныча, mister Чарльз.
Родион Антоныч чувствовал себя тем клопом, который
с неуклюжей торопливостью бежит по стене от занесенного над его головой пальца — вот-вот раздавят, и поминай, как звали маленького
человека, который целую жизнь старался для других.
— Нет, это ты, ваше превосходительство, неправильно говоришь, — отрезал Ермило Кожин, когда генерал кончил. — Конечно, мы
люди темные, не ученые, а ты — неправильно. И насчет покосу неправильно, потому мужику лошадь
с коровою первое дело… А десятинки две ежели у мужика есть, так он от свободности и пашенку распашет — не все же на фабрике да по куреням болтаться. Тоже вот насчет выгону… Наша заводская лошадь зиму-то зимскую за двоих робит, а летом ей и отдохнуть надо.
Такое грозное вступление не обещало ничего доброго, и Родион Антоныч совсем съежился, как
человек, поставленный на барьер, прямо под дуло пистолета своего противника. Но вместе
с тем у него мелькало сознание того, что он является козлом отпущения не за одни свои грехи. Последнее придавало ему силы и слабую надежду на возможность спасения.
— Ваше превосходительство! я, конечно, маленький
человек… даже очень маленький, — заговорил дрогнувшим голосом Родион Антоныч, — и мог бы сложить
с себя всякую ответственность по составлению уставной грамоты, так как она редактировалась вполне ответственными по своим полномочиям лицами, но я не хочу так делать, потому что, если что и делал, так всегда старался о пользе заводов…