Прозоров взглянул на Сарматова какими-то мутными осоловелыми глазами и даже открыл искривившийся рот, чтобы что-то ответить, но в это время благодетельная рука Родиона Антоныча увлекла его к столику, где уже стоял графин с водкой. Искушение было слишком сильно, и Прозоров, махнув рукой в сторону Сарматова, поместился за столом,
рядом с Иудой.
Родиона Антоныча насильно уложили
рядом с Лаптевым и заставили зацепить ногой барскую ногу. Бедный Ришелье только сотворил про себя молитву и даже закрыл глаза со страху. Лаптев был сильнее в ногах Прейна, но как ни старался и ни надувался, — в конце концов оказался побежденным, хотя Родион Антоныч и не поставил его на голову.
Неточные совпадения
Небольшого роста,
с расплывшимся бюстом,
с короткими жирными руками и мясистым круглым лицом, она была безобразна, как ведьма, но в этом лице сохранились два голубых крошечных глаза, смотревших насквозь умным, веселым взглядом, и характерная саркастическая улыбка, открывавшая два
ряда фальшивых зубов.
Стоит ему сомкнуть глаза, как встает целый
ряд обидных картин: вот торжествует Майзель
с своей птицей — Амалькой, вот улыбается в бороду Вершинин, вот ликует Тетюев…
Но имя доктора она успела поймать и отыскала глазами Яшу Кормилицына, который сидел в шестом
ряду; этот простец теперь растворялся в море блаженства, как соль растворяется в воде, потому что Луша, которая еще так недавно его гнала, особенно после несчастного эпизода
с «маринованной глистой», теперь относилась к, нему
с особенным вниманием.
Крайний срок был назначен после второго спектакля, и теперь Яша Кормилицын, сидя в шестом
ряду, испытывал неприятные мучения совести, особенно когда в антрактах встречался
с Раисой Павловной.
Набоб первым вошел в палатку, где на столе из свежерасколотых елей красовалась «маленькая» охотничья закуска, то есть целая батарея всевозможных бутылок и затем
ряды тарелок, тарелочек и закрытых блюд
с каким-то очень таинственным содержимым.
Когда съехали
с Рассыпного Камня, тропинка расширилась, так что можно было ехать двоим в
ряд.
Раз, довольно рано утром, когда Платон Васильич вышел пройтись по саду, на одном повороте аллеи он встретился
с Прейном и Лушей, которые шли
рядом. Заметив его, Прейн отодвинулся от своей спутницы и выругался по-английски, назвав Горемыкина филином.
Подойдя к рампе, Луша подолгу всматривалась в черную глубину партера,
с едва обрисовавшимися
рядами кресел и стульев, населяя это пространство сотнями живых лиц, которые будут, как один человек, смотреть на нее, ловить каждое ее слово, малейшее движение.
Перед Лушей протянулся длинный
ряд воспоминаний, как Раиса Павловна готовила ее к балу, как
с замиравшим сердцем следила за ее первыми успехами, как старалась выдвинуть ее на первый план,
с тактикой настоящей великосветской женщины, и как наконец создала то, чем теперь Луша пользуется. Одной красоты и молодости мало для женщины, а нужна еще выдержка, такт, известная оригинальная складка, что и было разработано в Луше той же Раисой Павловной.
В восемь часов пошел я смотреть фокусника. Публика собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом
ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее.
Приезжие уселись. Бричка Чичикова ехала
рядом с бричкой, в которой сидели Ноздрев и его зять, и потому они все трое могли свободно между собою разговаривать в продолжение дороги. За ними следовала, беспрестанно отставая, небольшая колясчонка Ноздрева на тощих обывательских лошадях. В ней сидел Порфирий с щенком.
Неточные совпадения
Пришел в
ряды последние, // Где были наши странники, // И ласково сказал: // «Вы люди чужестранные, // Что
с вами он поделает?
Пошли за Власом странники; // Бабенок тоже несколько // И парней
с ними тронулось; // Был полдень, время отдыха, // Так набралось порядочно // Народу — поглазеть. // Все стали в
ряд почтительно // Поодаль от господ…
Под утро поразъехалась, // Поразбрелась толпа. // Крестьяне спать надумали, // Вдруг тройка
с колокольчиком // Откуда ни взялась, // Летит! а в ней качается // Какой-то барин кругленький, // Усатенький, пузатенький, //
С сигарочкой во рту. // Крестьяне разом бросились // К дороге, сняли шапочки, // Низенько поклонилися, // Повыстроились в
ряд // И тройке
с колокольчиком // Загородили путь…
Одел меня, согрел меня // И
рядом, недостойного, //
С своей особой княжеской // В санях привез домой!»
Как истинный администратор он различал два сорта сечения: сечение без рассмотрения и сечение
с рассмотрением, и гордился тем, что первый в
ряду градоначальников ввел сечение
с рассмотрением, тогда как все предшественники секли как попало и часто даже совсем не тех, кого следовало.