Неточные совпадения
А еще скажу вам, что в зимний сезон Евгений Константиныч очень были заинтересованы одной балериной и, несмотря на все старания Прейна, до сих пор ничего
не могли от нее добиться, хотя это им стоило
больших тысяч».
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич
не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы
не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и
больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня
больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
Раиса Павловна
не отнимала руки и смотрела на Прозорова
большими остановившимися глазами.
Раису Павловну смущало
больше всего противоречие, которое вытекало из характеристики Прозорова: если эта таинственная особа стара и безобразна, то где же секрет ее влияния на Блинова, тем более что она
не была даже его женой?
В этом лепете звучало столько любви, чистой и бескорыстной, какая может жить только в чистом детском сердце, еще
не омраченном ни одним дурным желанием
больших людей.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы
не сказать
больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только о том, что будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими делами? Ха-ха… Да он умрет со скуки на третьи сутки.
— Да вы
не трусьте; посмотрите на меня, ведь я же
не трушу, хотя могла бы трусить
больше вашего, потому что, во-первых, главным образом все направлено против меня, а во-вторых, в худом случае я потеряю
больше вашего.
Это была слишком своеобразная логика, но Горемыкин вполне довольствовался ею и смотрел на работу Родиона Антоныча глазами постороннего человека: его дело — на фабрике;
больше этого он ничего
не хотел знать.
Когда никого
не было из чужих, воскресные завтраки принимали более интимный характер, и Раиса Павловна держала себя, как мать
большой семьи.
«Малый двор» чувствовал себя
не совсем хорошо пред лицом «
большого двора», хотя Прейн успел со всеми поздороваться и всякому сказать бойкое приветливое слово.
Когда еще он был бойким, красивым мальчиком, приспешники и приживальцы возлагали на негр
большие надежды, как на талантливого и способного ребенка; воспитание он, конечно, получил в Париже, под руководством разных светил педагогического мира, от которых, впрочем,
не получил ничего, кроме, органического отвращения ко всякому труду и в особенности к труду умственному.
«
Большой двор», группировавшийся около заводовладельца, во главе имел всесильного Прейна, который из всех других достоинств обладал незаменимым качеством — никогда
не быть скучным.
Он пользовался хорошей репутацией у служащих и у рабочих, хотя ни те, ни другие
не видели от него
большой пользы.
— Подадимте петицию на имя Евгения Константиныча, — предложил Сарматов. — Выскажемся в ней прямо: что так и так, уважая Платона Васильича и прочее, мы
не можем
больше оставаться под его руководством. Тут можно наплести и о преуспеянии заводского дела, и о нравственном авторитете, и о наших благих намерениях. Я даже с своей стороны предложил бы сформулировать эту петицию в виде ультиматума…
— Мало ли я что знаю, Авдей Никитич… Знаю, например, о сегодняшнем вашем совещании, знаю о том, что Раиса Павловна приготовила для Лаптева лакомую приманку, и т. д. Все это слишком по-детски, чтобы
не сказать
больше… То есть я говорю о планах Раисы Павловны.
— Да, это совершенно особенный мир, — захлебываясь, говорила Раиса Павловна. — Нигде
не ценится женщина, как в этом мире, нигде она
не ценится
больше, как женщина. Женщине здесь поклоняются, ей приносят в жертву все, даже жизнь, она является царицей, связующей нитью, всесильным центром.
Заводы
не походят на другие частные предприятия и ремесла, в которых
большею частью связаны интересы очень ограниченного числа лиц.
С своей стороны я глубоко убежден, что ни вы, ни кто другой из участников в редакции уставной грамоты
не давал себе отчета в той громадной ответственности, какую вы так самоуверенно, — чтобы
не сказать
больше, — возлагали на себя…
Но, вероятно, всех
больше удивился бы и даже пришел бы в священный ужас наш уважаемый Родион Антоныч, если бы имел удовольствие слышать настоящий разговор, когда Прейн выдавал Раису Павловну вместе с ее Ришелье прямо на растерзание «компетентных, но
не заинтересованных в этом деле лиц».
— Слишком
большое счастье вообще опасно; поэтому мне ничего
не остается, как только оставить вас, Евгений Константиныч. Вон мой кавалер меня отыскивает.
С артистами он обращался, как с преступниками, но претензий на директора театра
не полагалось, потому что народ был все подневольный,
больше из мелких служащих, а женский персонал готов был перенести даже побои, чтобы только быть отмеченным из среды других женщин в глазах всесильного набоба.
— Пожалуйста, уберите коленки, Наталья Ефимовна! — кричал Сарматов на весь театр, представлявший собой
большую казарму, в которой раньше держали пожарные машины. — Можно подумать, что у вас под юбками дрова, а
не ноги…
— Я также попросил бы остаться и господина Сарматова, — прибавил Евгений Константиныч. — А затем
не смею вас
больше задерживать, господа.
Евгений Константиныч действительно скучал, и его
больше не забавляли анекдоты Летучего и вранье Сарматова; звезда последнего так же быстро закатилась, как и поднялась.
— Все будет хорошо, — тараторил Прейн, — чем
больше дам, тем лучше. Кашу маслом
не испортишь… Меня Раиса Павловна просила о «галках»,
не мог же я отказать ей!
Луша еще в первый раз едет на пароходе и поддается убаюкивающему чувству легкой качки; ей кажется, что она никогда
больше не вернется назад, в свой гнилой угол, и вечно будет плыть вперед под колыхающиеся звуки музыки.
Положение дам получилось довольно некрасивое, но им
больше ничего
не оставалось, как только выдержать характер до конца. Пароход вернулся через три часа, и все дамы, простившись с Евгением Константинычем, отправились к пристани.
— Нет-с, Евгений Константиныч,
больше ничего
не умею… Разве вот на палке тянуться, а то ведь я все по письменной части.
Ее теперь
больше всего беспокоило то, как взглянет на mesalliance Прейн: этот старый грешник
больше всего, кажется, заботится о себе и делает вид, что ничего
не видит и
не замечает.
— Но я ведь сам был на дупелиной охоте, — задумчиво говорил Платон Васильич. — Видел, как убили собаку, а потом все поехали обратно. Кажется,
больше ничего особенного
не случилось…
Ведь ты целую жизнь обманывал женщин, и одной
больше — одной меньше для тебя ничего
не значит.
— Нет, уж позвольте, Альфред Иосифович… Я всегда жила
больше в области фантазии, а теперь в особенности. Благодаря Раисе Павловне я знаю слишком много для моего возраста и поэтому
не обманываю себя относительно будущего, а хочу только все видеть, все испытать, все пережить, но в
большом размере, а
не на гроши и копейки. Разве стоит жить так, как живут все другие?
Помните, Евгений Константиныч, евангельскую притчу о рабе, который получил десять талантов, приумножил их новыми десятью талантами и возвратил своему господину уже
не десять талантов, а вдвое
больше.
Началось длинное чтение, которое в первые же десять минут нагнало тоску на Евгения Константиныча, так что ему стоило
большого труда, чтобы удержаться и
не заснуть.
— Угадайте, чем можете заплатить? Ха-ха… Как это наивно, чтобы
не сказать
больше! Вы можете сослужить
большую службу русскому горному делу своим пером… Догадались?
К передрягам и интригам «
большого» и «малого» двора m-lle Эмма относилась совсем индифферентно, как к делу для нее постороннему, а пока с удовольствием танцевала, ела за четверых и
не без удовольствия слушала болтовню Перекрестова, который имел на нее свои виды, потому что вообще питал
большую слабость к женщинам здоровой комплекции, с круглыми руками и ногами.
Аннинька
не могла
больше выносить и, как тигренок, бросилась на свою жертву, стараясь вцепиться ей прямо в лицо. Неожиданность нападения совсем обескуражила Братковского, он стоял неподвижно и глупо смотрел на двух отчаянно боровшихся женщин, которые скоро упали на пол и здесь уже продолжали свою борьбу.
— Зачем ты обманываешь меня, голубчик? Я
не за этим пришла… Мне хочется на прощанье много тебе высказать, потому что… вероятно,
больше нам уже
не придется встретиться, хотя и я — как ты, конечно, знаешь — тоже уезжаю.
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком
большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Хлестаков. Вы, как я вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам
больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже — я
не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь,
больше бы ничего и
не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
Городничий. И
не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем
больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.