Неточные совпадения
Растения были слабостью Раисы Павловны, и она каждый день по нескольку часов проводила в саду или лежала
на своей веранде, откуда открывался широкий
вид на весь сад,
на заводский пруд,
на деревянную раму окружавших его построек и
на далекие окрестности.
Вид на Кукарский завод и
на стеснившие его со всех сторон горы из господского сада, а особенно с веранды господского дома, был замечательно хорош, как одна из лучших уральских панорам.
Как! когда заводы
на Урале в течение двух веков пользовались неизменным покровительством государства, которое поддерживало их постоянными субсидиями, гарантиями и высокими тарифами; когда заводчикам задаром были отданы миллионы десятин
на Урале с лесами, водами и всякими минеральными сокровищами, только насаждай отечественную горную промышленность; когда
на Урале во имя тех же интересов горных заводов не могли существовать никакие огнедействующие заведения, и уральское железо должно совершать прогулку во внутреннюю Россию, чтобы оттуда вернуться опять
на Урал в
виде павловских железных и стальных изделий, и хромистый железняк, чтобы превратиться в краску, отправлялся в Англию, — когда все это творилось, конечно, притязания какого-то паршивого земства, которое ни с того ни с сего принялось обкладывать заводы налогами, эти притязания просто были смешны.
Раиса Павловна все это испытала
на себе самой, и у ней невольно екнуло в груди ее сорокалетнее сердце при
виде этого поляка-красавца, в котором все выдавало его кровное аристократическое происхождение.
Красные рубахи, накинутые
на плечи чекмени и лихо надвинутые
на одно ухо войлочные шляпы придавали фабричным рабочим
вид записных щеголей, которые умеют поставить последнюю копейку ребром.
Раиса Павловна тревожно поглядывала
на часы, считая минуты, когда ей нужно будет идти в столовую в качестве хозяйки и вывести за собой «галок», как необходимый элемент, в
видах оживления предстоящей трапезы. Прасковья Семеновна в счет не шла.
Все это трескучее торжество отзывалось
на половине Раисы Павловны похоронными звуками. Сама она, одетая в белый пеньюар с бесчисленными прошивками, лежала
на кушетке с таким истомленным
видом, точно только сейчас перенесла самую жестокую операцию и еще не успела хорошенько проснуться после хлороформирования. «Галки» сидели тут же и тревожно прислушивались к доносившимся с улицы крикам, звукам музыки и треску ракет.
— Вероятно, где-нибудь
на водах. Она собиралась ехать… Да, очень красивая и еще более упрямая девчонка. Знаете, что она имела в
виду?
На третий день своего приезда в Кукарский завод генерал через своего секретаря пригласил к себе Прозорова, который и заявился к однокашнику в том
виде, в каком был, то есть сильно навеселе.
— Ты, кажется, уж давненько живешь
на заводах и можешь в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все дело в его настоящем
виде. Там пусть делают, как знают. Из своей роли не выходить — это мое правило. Теория — одно, практика — другое.
— Подадимте петицию
на имя Евгения Константиныча, — предложил Сарматов. — Выскажемся в ней прямо: что так и так, уважая Платона Васильича и прочее, мы не можем больше оставаться под его руководством. Тут можно наплести и о преуспеянии заводского дела, и о нравственном авторитете, и о наших благих намерениях. Я даже с своей стороны предложил бы сформулировать эту петицию в
виде ультиматума…
В первую минуту Тетюев онемел, но Нина Леонтьевна поднялась с вызывающим
видом: значит, или двадцать тысяч, или уходи.
На несколько мгновений Тетюев остановился, но потом сделал деловой поклон и молча направился к двери. Когда он надевал в передней свое пальто, Нина Леонтьевна окликнула его...
Другой, толстый и слащавый, с сладкой заговаривающей речью, принадлежал к типу мужицких «говорков», каких можно встретить
на каждом сельском сходе; раскольничья выдержка и скрытность придавали ему
вид настоящего коновода.
Они тоже имели право
на самостоятельное существование и теперь заявляли это право в самой рельефной форме, то есть под
видом новых платьев, дорогих кружев, бантов и тех дорогих безделушек, которые так красноречиво свидетельствуют о неизлечимом рабстве всех женщин вообще.
Все общество распалось
на свои естественные группы, подгруппы,
виды и разновидности.
Модные журналы как-то упустили из
виду возможность такого случая; самые смелые дамы, как m-me Сарматова, некоторое время колебались даже пред мужским костюмом, но когда узнали, что в таком костюме едет
на охоту Прозорова, то восстали против нее с презрением.
Если вы идете, например, по улице, вдруг — навстречу псина, четвертей шести, и прямо
на вас, а с вами даже палки нет, — положение самое некрасивое даже для мужчины; а между тем стоит только схватить себя за голову и сделать такой
вид, что вы хотите ею, то есть своей головой, бросить в собаку, — ни одна собака не выдержит.
Майзель торжественно разостлал
на траве макинтош и положил
на нем свою громадную датскую собаку. Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости выпил рюмку водки. Дамы со страху попрятались за спины мужчин, но это было совершенно напрасно: особенно страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей головой, собака не думала бежать, а только скалила свои вершковые зубы, когда он делал
вид, что хочет взять макинтош. Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
На столе в разных
видах фигурировал только что убитый олень.
Ее теперь больше всего беспокоило то, как взглянет
на mesalliance Прейн: этот старый грешник больше всего, кажется, заботится о себе и делает
вид, что ничего не видит и не замечает.
На эту интересную тему Перекрестов продумал целую ночь, набросал даже в своей книжечке
на всякий случай план реформ, какие он произведет в Кукарских заводах, и весь следующий день ходил с самым таинственным
видом, точно какой-нибудь заговорщик.
К передрягам и интригам «большого» и «малого» двора m-lle Эмма относилась совсем индифферентно, как к делу для нее постороннему, а пока с удовольствием танцевала, ела за четверых и не без удовольствия слушала болтовню Перекрестова, который имел
на нее свои
виды, потому что вообще питал большую слабость к женщинам здоровой комплекции, с круглыми руками и ногами.
— Вы меня отлично понимаете, mademoiselle Эмма; к чему притворяться? Мы устроились бы в Петербурге отлично. У меня есть работа, известное обеспечение; наконец очень солидные
виды на будущее, которым вы остались бы довольны…
Бедная, уничтоженная Аннинька сидела
на полу в самом отчаянном
виде и решительно не могла понять, во сне она или наяву.
При
виде смирения Раисы Павловны в Луше поднялась вся старая накипевшая злость, и она совсем позабыла о том, что думала еще вечером о той же Раисе Павловне. Духа примирения не осталось и следа, а его сменило желание наплевать в размалеванное лицо этой старухе, которая пришла сюда с новой ложью в голове и
на языке. Луша не верила ни одному слову Раисы Павловны, потому что мозг этой старой интриганки был насквозь пропитан той ложью, которая начинает верить сама себе. Что ей нужно? зачем она пришла сюда?
Луша слушала эту плохо вязавшуюся тираду с скучающим
видом человека, который знает вперед все от слова до слова. Несколько раз она нетерпеливо откидывала свою красивую голову
на спинку дивана и поправляла волосы, собранные
на затылке широким узлом; дешевенькое ситцевое платье красивыми складками ложилось около ног, открывая широким вырезом белую шею с круглой ямочкой в том месте, где срастались ключицы.
— А не лучше ли было бы рассмотреть этот доклад после, в Петербурге? — протестовал Евгений Константиныч при
виде целой дести исписанной бумаги. — Мы
на досуге отлично разобрали бы все дело…
Когда в гостиной появился доктор и с детским недоумением посмотрел
на всех, как оглушенный теленок, все сдержанно замолчали и даже сделали
вид, что не замечают его.
Обед имел быть устроен в парадной половине господского дома, в которой останавливался Евгений Константиныч. Кухня набоба оставалась еще в Кукарском заводе, и поэтому обед предполагался
на славу. Тетюев несколько раз съездил к Нине Леонтьевне с повинной, но она сделала
вид, что не только не огорчена его поведением, но вполне его одобряет, потому что интересы русской горной промышленности должны стоять выше всяких личных счетов.
Наступило гробовое молчание, точно в ожидании вердикта присяжных. Приходилось садиться обедать одним, причем генерал испытывал крайне угнетенное состояние духа. Прейн тоже ругался
на пяти языках, хотя по его беззаботному
виду и невозможно было разгадать эту лингвистическую внутреннюю бурю.