Общество, собравшееся на шихане, куда был подан завтрак и чай, менее всего интересовалось вопросами лесной техники и натянуто восхищалось далекой воздушной перспективой, игрой света и теней,
зеленью леса, сливавшегося на горизонте с синевой голубого северного неба.
Неточные совпадения
Заозерный завод, раскидавший свои домики по берегу озера, был самым красивым в Кукарском округе. Ряды крепких изб облепили низкий берег в несколько рядов; крайние стояли совсем в
лесу. Выдавшийся в средине озера крутой и лесистый мыс образовал широкий залив; в глубине озера
зелеными пятнами выделялись три острова. Обступившие кругом лесистые горы образовали рельефную
зеленую раму. Рассыпной Камень лежал массивной синевато-зеленой глыбой на противоположном берегу, как отдыхавший великан.
С каждым шагом вперед горизонт раздается шире и шире; из-за узорчатой прорези елового
леса выступают гряды синих гор, которые тянутся к северу тяжелыми валами, точно складки обросшей
зеленой щетиной кожи какого-то чудовища.
Лес покрывал все кругом сплошным
зеленым ковром, который в некоторых местах точно был починен новыми квадратными заплатами более светлых тонов.
Неудержимый поток света залил все небо, заставив спавшую землю встрепенуться малейшей фиброй, точно кругом завертелись мириады невидимых колес, валов и шестерней, заставлявших подниматься кверху ночной туман, сушивших росу на траве и передававших рядом таинственных процессов свое движение всему, что кругом
зеленело, пищало и стрекотало в траве и разливалось в
лесу тысячами музыкальных мелодий.
Зеленеет лес, // Зеленеет луг, // Где низиночка — // Там и зеркало! // Хорошо, светло // В мире Божием, // Хорошо, легко, // Ясно на́ сердце. // По водам плыву // Белым лебедем, // По степям бегу // Перепелочкой.
Долина Цимухе кажется как бы продолжением долины Такемы. Из
зелени леса около ее устья поднимается одинокая скала без названия, которая может служить прекрасным ориентировочным пунктом. Вдали виднеется высокий горный хребет, окаймляющий бассейн Такемы с северо-восточной стороны и совершенно оголенный от леса.
Ах, мама, что со мной? Какой красою //
Зеленый лес оделся! Берегами // И озером нельзя налюбоваться. // Вода манит, кусты зовут меня // Под сень свою; а небо, мама, небо! // Разлив зари зыбучими волнами // Колышется.
Любо глянуть с середины Днепра на высокие горы, на широкие луга, на
зеленые леса! Горы те — не горы: подошвы у них нет, внизу их, как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое небо. Те луга — не луга: то зеленый пояс, перепоясавший посередине круглое небо, и в верхней половине и в нижней половине прогуливается месяц.
Неточные совпадения
Открыв ослепленные глаза, Левин сквозь густую завесу дождя, отделившую его теперь от Колка, с ужасом увидал прежде всего странно изменившую свое положение
зеленую макушу знакомого дуба в середине
леса.
Они были на другом конце
леса, под старою липой, и звали его. Две фигуры в темных платьях (они прежде были в светлых) нагнувшись стояли над чем-то. Это были Кити и няня. Дождь уже переставал, и начинало светлеть, когда Левин подбежал к ним. У няни низ платья был сух, но на Кити платье промокло насквозь и всю облепило ее. Хотя дождя уже не было, они всё еще стояли в том же положении, в которое они стали, когда разразилась гроза. Обе стояли, нагнувшись над тележкой с
зеленым зонтиком.
Когда он выехал за
лес, пред ним на огромном пространстве раскинулись ровным бархатным ковром
зеленя, без одной плешины и вымочки, только кое-где в лощинах запятнанные остатками тающего снега.
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая вода с плавающею
зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во время которой можно было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг, в
лесу и в поле.
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным
лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет
зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»