Неточные совпадения
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!..
Если хотите знать, так Платон Васильич не увидит этого письма, как своих ушей. Неужели вы не нашли ничего глупее мне посоветовать?
Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили,
что слово особа подчеркнуто?
—
Если бы Лаптев ехал только с генералом Блиновым да с Прейном — это все были бы пустяки, а тут замешалась особа. Кто она?
Что ей за дело до нас?
—
Если спрашиваю, значит мне это нужно знать, а для
чего нужно — дело мое. Поняли? Бабье любопытство одолело.
Единственное утешение, которое осталось нам на долю, когда рядом генералы Блиновы процветают и блаженствуют, — есть мысль,
что если бы не было нас, не было бы и действительно замечательных людей.
Раису Павловну смущало больше всего противоречие, которое вытекало из характеристики Прозорова:
если эта таинственная особа стара и безобразна, то где же секрет ее влияния на Блинова, тем более
что она не была даже его женой?
Что-нибудь да не так, особенно
если принять во внимание,
что генерал, по всем отзывам, человек умный и честный…
В сущности, Прозоров не понимал Тетюева: и умный он был человек, этот Авдей Никитич, и образование приличное получил, и хорошие слова умел говорить, и благородной энергией постоянно задыхался, а все-таки,
если его разобрать, так черт его знает,
что это был за человек…
Самолюбивая до крайности, она готова была возненавидеть свою фаворитку,
если бы это было в ее воле: Раиса Павловна, не обманывая себя, со страхом видела, как она в Луше жаждет долюбить то,
что потеряла когда-то в ее отце, как переживает с ней свою вторую весну.
Стеклянная старинная чернильница с гусиными перьями — Родион Антоныч не признавал стальных — говорила о той патриархальности, когда добрые люди всякой писаной бумаги,
если только она не относилась к чему-нибудь божественному, боялись, как огня, и боялись не без основания, потому
что из таких чернильниц много вылилось всяких зол и напастей.
—
Что же, я ограбил кого? украл? — спрашивал он самого себя и нигде не находил обвиняющих ответов. —
Если бы украсть — разве я стал бы руки марать о такие пустяки?.. Уж украсть так украсть, а то… Ах ты, господи, господи!.. Потом да кровью все наживал, а теперь вот под грозу попал.
Но центр тяжести всей уставной грамоты заключался в том,
что уставная грамота касалась только мастеровых и давала им известные условные гарантии только на том условии,
если они будут работать на заводах.
Помещикам, наградившим своих бывших крепостных кошачьими даровыми наделами, во сне никогда не снилось ничего подобного, особенно
если принять во внимание то обстоятельство,
что Лаптев был даже не заводовладелец в юридическом смысле, а только «пользовался» своими полумиллионами десятин богатейшей в свете земли на посессионном праве.
— Как хотите, так и делайте…
Если хлопоты будут стоить столько же, сколько теперь приходится налогов, то заводам лучше же платить за хлопоты,
чем этому земству! Вы понимаете меня?
Что такое этот Платон Васильич,
если его разобрать?
Мерзавец Тетюев хорошо рассчитал удар:
если он ничего и не выиграет, то
чего будет стоить Раисе Павловне эта новая победа над Тетюевым.
— Ах, душечка, меня, вероятно, самое скоро в шею смажут в собственном доме, — ответила Раиса Павловна. —
Если бы Амалька вцепилась мне в физиономию, я уверена,
что ни один из присутствующих здесь не вступился бы за меня… Взять хоть Демида Львовича для примера.
Если, затем, генералом так вертит эта таинственная особа, то
что же смотрит Прейн?
— Необходимо принять меры, голубчик, — продолжала Раиса Павловна. — Наконец посоветуйся с доктором: есть такие средства, от которых такие толстушки делаются интересными девицами.
Что же делать,
если природа иногда несправедлива к нам…
Если он начнет проделывать с тобой такую же историю, я тебя научу,
что нужно делать.
— Однако она сильно изменилась в последнее время, — задумчиво говорила Аннинька, — лицо осунулось, под глазами синие круги… Я вчера прихожу и рассказываю ей,
что мы с тобой видели Амальку, как она ехала по улице в коляске вместе с Тетюевой, так Раиса Павловна даже побелела вся. А ведь скверная штука выйдет,
если Тетюев действительно смажет нашу Раису Павловну, Куда мы тогда с тобой денемся, Эмма?
В генеральском флигельке наступившая ночь не принесла с собой покоя, потому
что Нина Леонтьевна недовольна поведением генерала, который,
если бы не она, наверно позволил бы Раисе Павловне разыгрывать совсем неподходящую ей роль. В своей ночной кофточке «чугунная болванка» убийственно походит на затасканную замшевую куклу, но генерал боится этой куклы и боится сказать, о
чем он теперь думает. А думает он о своем погибающем друге Прозорове, которого любил по студенческим воспоминаниям.
—
Что она такое,
если разобрать… — продолжала Раиса Павловна волнуясь. — Даже
если мы закроем глаза на ее отношения к генералу,
что она такое сама по себе?
Надеждам и обещаниям Прейна Раиса Павловна давно знала настоящую цену и поэтому не обратила на его последние слова никакого внимания. Она была уверена,
что если слетит с своего места по милости Тетюева, то и тогда Прейн только умоет руки во всей этой истории.
— Да нет же, говорят вам… Право, это отличный план. Теперь для меня все ясно, как день, и вы можете быть спокойны. Надеюсь,
что я немножко знаю Евгения Константиныча, и
если обещаю вам, то сдержу свое слово… Вот вам моя рука.
Единственная вещь, которую можно было бы поставить им в заслугу,
если бы она зависела от их воли, было то,
что все они догадывались скоро «раскланиваться с здешним миром», как говорят китайцы о смерти.
— Тем хуже для тебя!
Если я погибаю, то погибаю только одной своей особой, от
чего никому ни тепло, ни холодно, а ты хочешь затянуть мертвой петлей десятки тысяч людей во имя своих экономических фантазий. Иначе я не могу назвать твоей системы…
Что это такое, вся эта ученая галиматья,
если ее разобрать хорошенько? Самая некрасивая подтасовка научных выводов, чтобы угодить золотому тельцу.
— Не понимаете? Пустяки, батенька, нечего прикидываться…
Если бы я был на месте Прозорова, я прописал бы вам такую анатомию с физиологией вместе,
что небо в овчинку бы показалось. Кто Луше подарил маринованную глисту?
Дымцевич и Буйко были, конечно, согласны с ним, потому
что хотя были бы не прочь получать пятнадцать тысяч годовых, но лишаться своих трех тысяч тоже не желали. Доктор протестовал против такого решения, потому
что уж
если начинать дело, так нужно вести открытую игру.
—
Что же нам прятаться,
если наше дело справедливо? — своим жиденьким тенорком вытягивал доктор. — Нас много, а Платон Васильич один.
— А
если мы будем тянуть, да и пропустим Евгения Константиныча, — сомневались Буйко и Дымцевич. —
Что ему стоит сесть, да и уехать?
А
если бы дошла бумага, барин своими глазами увидел бы,
что их дело совсем правое…
—
Что за беда,
если вам придется объясниться с генералом! — говорила Раиса Павловна. — Ну, возьмем крайний случай,
что он покричит на вас, даже
если выгонит… Мне тоже несладко достается!
— Я тоже согласен с мнением генерала, — присоединил свой голос Прейн. —
Если бы заменить Платона Васильича кем-нибудь другим, заводы много выиграли бы от этого, в
чем я окончательно начинаю убеждаться.
Луша засмеялась и замолчала. Лаптев заложил ногу за ногу, начал жаловаться на одолевавшую его скуку, на глупые дела, с которыми к нему пристает генерал каждый день, и кончил уверением,
что непременно уехал бы завтра же в Петербург,
если бы не сегодняшняя встреча.
Можно было бы представить себе изумление этих двух простецов,
если бы они знали,
что Перекрестов — замаскированный агент тех иностранных фирм, в поход против которых собирался генерал Блинов вместе с своим излюбленным Кэри.
— Я убежден, — говорил Прейн, когда они возвращались из флигелька, — я убежден,
что у этой бабы, как у змеи, непременно есть где-нибудь ядовитая железка. И
если бы у ней не были вставные зубы, я голову готов прозакладывать,
что она в состоянии кусаться, как змея.
Само собой разумеется,
что если гуляла Раиса Павловна, то Нина Леонтьевна делалась больна и наоборот.
Если она позволяла дарить себе цветы и конфеты, то потому только,
что они ничего не стоили.
— Знаешь, Луша,
что сказал Прейн третьего дня? — задумчиво говорила Раиса Павловна после длинной паузы. — Он намекнул,
что Евгений Константиныч дал бы тебе солидную стипендию,
если бы ты вздумала получить высшее образование где-нибудь в столице… Конечно, отец поехал бы с тобой, и даже доктору Прейн обещал свои рекомендации.
Если вы находите наше дело проигранным, я не удерживаю вас; может быть, и вы хотите примкнуть к партии Тетюева, из принципа,
что всякому своя рубашка к телу ближе.
Это была,
если позволено так выразиться, гастрономическая память, потому
что сосредоточивалась главным образом не в голове, а в желудке.
— Ваша прямая обязанность, Родион Антоныч, сейчас же съездить за Братковским, — серьезно говорила m-lle Эмма, — а то посмотрите, на
что похожа сделалась Аннинька?
Если ваша жена узнает…
Если смотреть на Рассыпной Камень снизу, так и кажется,
что по откосам горы ели, пихты и сосны поднимаются отдельными ротами и батальонами, стараясь обогнать друг друга.
Он чувствовал,
что не перенесет,
если она сейчас встанет и начнет спускаться со скалы.
Если вы идете, например, по улице, вдруг — навстречу псина, четвертей шести, и прямо на вас, а с вами даже палки нет, — положение самое некрасивое даже для мужчины; а между тем стоит только схватить себя за голову и сделать такой вид,
что вы хотите ею, то есть своей головой, бросить в собаку, — ни одна собака не выдержит.
Это было очень оригинально и приближало к простоте окружавшей природы; притом и пить приходилось очень много, потому
что какое значение может иметь природа для цивилизованного человека,
если она не вспрыснута дорогим вином.
Если разобрать,
что он такое в этой компании: червь, моль, былинка, колеблемая ветром!
Луша так и сказала, совсем фамильярно: «У Прейна», и даже не думала поправиться,
что опять задело набоба за живое. Он подумал сначала,
что m-lle Луша не умеет себя держать и сама не понимает,
что сказала, но, взглянув на ее лицо, убедился,
что если кто не понимает ничего, так это он.
— Да, все это так… я не сомневаюсь. Но
чем ты мне заплатишь вот за эту гнилую жизнь, какой я жила в этой яме до сих пор? Меня всегда будут мучить эти позорнейшие воспоминания о пережитых унижениях и нашей бедности. Ах,
если бы ты только мог приблизительно представить себе,
что я чувствую! Ничего нет и не может быть хуже бедности, которая сама есть величайший порок и источник всех других пороков. И этой бедностью я обязана была Раисе Павловне! Пусть же она хоть раз в жизни испытает прелести нищеты!
В бесшабашной голове Перекрестова мелькнула счастливая мысль: а
что,
если бы ему, Перекрестову, занять место Горемыкина… а?..