Неточные совпадения
Но красивые формы и линии заплыли жиром, кожа пожелтела, глаза выцвели и поблекли; всеразрушающая рука времени беспощадно коснулась всего, оставив под этой разрушавшейся оболочкой женщину, которая, как разорившийся богач, на каждом шагу должна была испытывать коварство и черную неблагодарность самых лучших своих
друзей.
Правда, писал он неровно, с отступлениями и забеганиями вперед, постоянно боролся — и не в свою пользу — с орфографией, как большинство самоучек, но эти маленькие недостатки в «штиле» выкупались
другими неоцененными достоинствами.
То, что губит в общественном мнении
других женщин, для Раисы Павловны не существовало.
В углу комнаты помещался шкаф с книгами, в
другом — пустая этажерка и сломанное кресло с вышитой цветными шелками спинкой.
— Вы? Любили? Перестаньте, царица Раиса, играть в прятки; мы оба, кажется, немного устарели для таких пустяков… Мы слишком эгоисты, чтобы любить кого-нибудь, кроме себя, или, вернее сказать, если мы и любили, так любили и в
других самих же себя. Так? А вы, кроме того, еще умеете ненавидеть и мстить… Впрочем, я если уважаю вас, так уважаю именно за это милое качество.
Идешь туда — и, глядишь, пришел совсем в
другое место; хочешь принести человеку пользу — получается вред, любишь человека — платят ненавистью, хочешь исправиться — только глубже опускаешься…
А там, в глубине души, сосет этакий дьявольский червяк: ведь ты умнее
других, ведь ты бы мог быть и тем-то, и тем-то, ведь и счастье себе своими руками загубил.
Нет, в этой девчонке есть именно то качество, которое сразу выделяет женщину из тысячи
других бесцветных кукол.
В манере Майзеля держать себя с
другими, особенно в резкой чеканке слов, так и резал глаз старый фронтовик, который привык к слепому подчинению живой человеческой массы, как сам умел сгибаться в кольцо перед сильными мира сего.
С
другой стороны, этому философу доставляло громадное наслаждение наблюдать базар житейской суеты в его самых живых движениях, когда наверх всплывали самые горячие интересы и злобы.
Наше время
другое было: идеалисты были, эстетики…
Жена Прозорова скоро разглядела своего мужа и мирилась с своей мудреной долей только ради детей. Мужа она уважала как пассивно-честного человека, но в его уме разочаровалась окончательно. Так они жили год за годом с скрытым недовольством
друг против
друга, связанные привычкой и детьми. Вероятно, они так дотянули бы до естественной развязки, какая необходимо наступает для всякого, но, к несчастью их обоих, выпал новый случай, который перевернул все вверх дном.
Здесь Прозоров развернулся и по обыкновению показал товар лицом: его приличные манеры, остроты, находчивость и декламация открыли ему место своего человека и почти
друга дома.
Прозоров и здесь сыграл самую жалкую, бесхарактерную роль: валялся в ногах, плакал, рвал на себе волосы, вымаливая прощение, и, вероятно, добился бы обидного для всякого
другого мужчины снисхождения, если бы Раиса Павловна забыла его.
Луша, как многие
другие заброшенные дети, росла и развивалась наперекор всяким невзгодам своего детского существования и к десяти годам совсем выровнялась, превратившись в красивого и цветущего ребенка.
Действительно, разговаривали два голоса: один — детский,
другой — женский.
Так блестит алмазной яркой искрой капля ночной росы где-нибудь в густой траве, пока не сольется с
другими такими же каплями и не попадется в ближайший мутный ручеек…
По всей вероятности, ему, как многим
другим труженикам, никогда не привелось бы играть никакой выдающейся роли.
Раиса Павловна успела утратить одно за
другим все свои женские достоинства, оставшись при одном колоритном темпераменте и беспокойном, озлобленном уме, который вечно чего-то искал и не находил удовлетворения.
Но Прейн, несмотря на самые очевидные доказательства этих геологических переворотов, продолжал сохранять прежние дружеские отношения к Раисе Павловне, хотя успел за этот длинный период времени подарить своими симпатиями десятки
других красивых женщин.
Давно приглядывался к этому местечку Родион Антоныч — ах, хорошее было местечко: с садом у самого пруда! — а тут сам бог и нанес подрядчика; камень и кирпич поставил при случае
другой подрядчик, когда пристраивали флигель к господскому дому.
Хотя бывали примеры и
другого рода.
Главным заводом в административном отношении считался Кукарский, раз — потому, что это был самый старый и самый большой завод, во-вторых, потому, что он занимал центральное положение относительно
других заводов.
Кукарский завод являлся, таким образом, во главе всех
других заводов, их душой и административным сердцем, от которого радиусами разбегались по
другим заводам все предписания, ордеры, рапорты и рапортички.
Служить на Кукарском заводе, на виду у начальства, считалось завидной честью, о которой мелкая служительская сошка с
других заводов иногда напрасно мечтала целую жизнь.
— Ну, вот так-то лучше: все люди — все человеки. Мало ли я что вижу, а
другой раз и смолчу. Так-то…
— Хочешь, я тебя приказчиком сделаю в Мельковском заводе? — говорил ему в веселую минуту старик Тетюев. — Главное — ты хоть и воруешь, да потихоньку. Не так, как
другие: назначишь его приказчиком, а он и давай надуваться, как мыльный пузырь. Дуется-дуется, глядишь, и лопнул…
За Тетюевым полетели с своих мест все
другие приказчики, за исключением двух-трех, которые удержались на своих местах каким-то чудом.
В этом случае она поддалась чисто женской слабости, хотя сама же первая смеялась над ней в
других людях.
— Да… Но теперь
другое время… Извините, все забываю: как вас зовут?
— Ах, да, Родион Антоныч… Что я хотела сказать? Да, да… Теперь
другое время, и вы пригодитесь заводам. У вас есть эта, как вам сказать, ну, общая идея там, что ли… Дело не в названии. Вы взглянули на дело широко, а это-то нам и дорого: и практика и теория смотрят на вещи слишком узко, а у вас счастливая голова…
Раиса Павловна со своей стороны осыпала всевозможными милостями своего любимца, который сделался ее всегдашним советником и самым верным рабом. Она всегда гордилась им как своим произведением; ее самолюбию льстила мысль, что именно она создала этот самородок и вывела его на свет из тьмы неизвестности. В этом случае Раиса Павловна обольщала себя аналогией с
другими великими людьми, прославившимися уменьем угадывать талантливых исполнителей своих планов.
Другим подвигом, прославившим имя Родиона Антоныча, была его упорная борьба с Ельниковским земством,
другими словами — с Авдеем Никитичем Тетюевым.
Борьба между земством, с одной стороны, и заводоуправлением, с
другой, велась не на живот, а на смерть.
— Родион Антоныч, я ничего не пожалею, чтобы сломить Тетюева! — заявила Раиса Павловна. — Это бессовестно: пятьдесят тысяч… Раньше заводы не несли никаких налогов и пользовались даровым трудом крепостных, а теперь и то и
другое.
Усложняющим обстоятельством в этой крупной игре являлись интриги и происки Майзеля с
другими управителями, которые, как это свойственно человеческой природе, желали сами занять место повыше.
Раиса Павловна верила в сны и разные
другие приметы, а Тетюев занимался спиритизмом.
Как все великие психологи-практики, она умела больше всего воспользоваться дурными сторонами и слабостями
других людей в свою пользу.
Раньше в Кукарском заводе приготовляли только болванку, которая переделывалась в мелкое сортовое железо уже на
других заводах.
Другая стальная болванка, из каких делаются рельсы, прогуливалась из Кукарского завода в Баламутский и обратно раз до шести, что напрасно только увеличивало стоимость готовых рельсов и набивало карманы разных подрядчиков, уделявших, конечно, малую толику кое-кому из влиятельных служащих.
Вообще Горемыкин жил полной, осмысленной жизнью только на фабрике, где чувствовал себя, как и все
другие люди, но за стенами этой фабрики он сейчас же превращался в слепого и глухого старика, который сам тяготился своим существованием.
Кроме своего заводского дела, во всех
других отношениях Горемыкин был чистейшим ребенком.
Раиса Павловна любила развлекаться этой бурой в стакане воды, где все подкапывались
друг под
друга, злословили и даже нередко доходили в азарте до рукопашной.
Раиса Павловна, как многие
другие женщины, совсем не создана была для семейной жизни, но она все-таки была женщина и в качестве таковой питала непреодолимую слабость окружать себя какими-нибудь компаньонками, недостатка в которых никогда не было.
Понятное дело, что такая политика вызвала протесты со стороны «заграничных», и Тетюев рассчитывался с протестантами по-своему: одних разжаловал в простых рабочих,
других, после наказания розгами, записывал в куренную работу, где приходилось рубить дрова и жечь уголья, и т. д.
— Отстаньте, пожалуйста, Демид Львович! Вы все шутите… А я вам расскажу
другой случай: у меня была невеста — необыкновенное создание! Представьте себе, совершенно прозрачная женщина… И как случайно я узнал об этом! Нужно сказать, что я с детства страдал лунатизмом и мог видеть с закрытыми глазами. Однажды…
В этих видах Родион Антоныч, m-r Половинкин и
другие приспешники всегда носили в кармане что-нибудь съестное, и даже сам Вершинин гладил и ласкал злую и ожиревшую собачонку.
Ясно было только то, что сама Раиса Павловна самым глупым образом попала между двумя сходившимися стенами: с одной стороны был Тетюев, завербовавший себе сильную партию Майзеля, Вершинина и др., с
другой — генерал Блинов.
Любопытные барышни прильнули к окну и имели удовольствие наблюдать, как из дормеза, у которого фордэк был поднят и закрыт наглухо, показался высокий молодой человек в ботфортах и в соломенной шляпе. Он осторожно запер за собой дверь экипажа и остановился у подъезда, поджидая, пока из
других экипажей выскакивали какие-то странные субъекты в охотничьих и шведских куртках, в макинтошах и просто в блузах.
Раиса Павловна говорила это, конечно, неспроста: она ждала визита от Братковского. Действительно, он заявился к ней на
другой же день и оказался именно тем, чем она представляла его себе. Это был премилый человек во всех отношениях и сразу очаровал дамское общество, точно он был знаком сто лет.