Неточные совпадения
— И опять глупо: этакую новость сообщил! Кто же этого не знает… ну, скажите, кто этого не знает? И Вершинину, и Майзелю, и Тетюеву, и всем давно хочется столкнуть нас с места; даже я за вас не могу поручиться
в этом случае, но это — все пустяки и не
в том
дело. Вы мне скажите: кто эта особа, которая едет с Блиновым?
Вообще садовник хорошо знал свое
дело и на пять тысяч, которые ему ежегодно ассигновало кукарское заводоуправление специально на поддержку сада, оранжерей и теплиц, делал все, что мог сделать хороший садовник: зимой у него отлично цвели камелии, ранней весной тюльпаны и гиацинты; огурцы и свежая земляника подавались
в феврале, летом сад превращался
в душистый цветник.
Растения были слабостью Раисы Павловны, и она каждый
день по нескольку часов проводила
в саду или лежала на своей веранде, откуда открывался широкий вид на весь сад, на заводский пруд, на деревянную раму окружавших его построек и на далекие окрестности.
Главное, я сознаю, что такое положение самое распоследнее
дело, потому что создается скромным желанием оправить себя
в глазах современников.
И так во всем:
в общественной деятельности,
в своей профессии, особенно
в личных
делах.
Тем, кто не был
в этот
день на службе, интересное известие обязательно развез доктор Кормилицын, причем своими бессвязными ответами любопытную половину человеческого рода привел
в полное отчаяние.
Главный виновник поднявшегося переполоха, Прозоров, был очень доволен той ролью, которая ему выпала
в этом
деле.
— Да что вам дался этот генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий человек на малые
дела… Да!.. Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина
в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
С блестящими способностями, с счастливой наружностью
в молодые годы, с университетским образованием, он кончил тем, что доживал свои
дни в страшной глуши, на копеечном жалованье.
В отношениях с женщинами Прозоров держал себя очень свободно, а тут его точно враг попутал:
в одно прекрасное утро он женился на сочувствовавшей ему девушке, точно для того только, чтобы через несколько
дней сделать очень неприятное открытие, — именно, что он сделал величайшую и бесповоротную глупость…
Жена Прозорова скоро разглядела своего мужа и мирилась с своей мудреной долей только ради детей. Мужа она уважала как пассивно-честного человека, но
в его уме разочаровалась окончательно. Так они жили год за годом с скрытым недовольством друг против друга, связанные привычкой и детьми. Вероятно, они так дотянули бы до естественной развязки, какая необходимо наступает для всякого, но, к несчастью их обоих, выпал новый случай, который перевернул все вверх
дном.
Капля за каплей она прививала девочке свой мизантропический взгляд на жизнь и людей, стараясь этим путем застраховать ее от всяких опасностей;
в каждом
деле она старалась показать прежде всего его черную сторону, а
в людях — их недостатки и пороки.
О его секретарской деятельности говорил только стеклянный шкаф, плотно набитый какими-то канцелярскими
делами, да несколько томиков разных законов, сложенных на письменном столе
в пирамиду.
Сахаров отказался от такой чести, — раз — потому, что караванное
дело по части безгрешных доходов было выгоднее, а второе — потому, что не хотел хоронить себя где-нибудь
в Мельковском заводе.
Именно, Прейн назначил внезапную ревизию заводоуправления и послал за Тетюевым как раз
в тот момент, когда старик только что сел обедать — самое священное время тетюевского
дня.
Впрочем, сам Горемыкин
в этом случае не был виноват ни душой, ни телом: всем
делом верховодила Раиса Павловна, предоставившая мужу специально заводскую часть.
— Ах, да, Родион Антоныч… Что я хотела сказать? Да, да… Теперь другое время, и вы пригодитесь заводам. У вас есть эта, как вам сказать, ну, общая идея там, что ли…
Дело не
в названии. Вы взглянули на
дело широко, а это-то нам и дорого: и практика и теория смотрят на вещи слишком узко, а у вас счастливая голова…
Первым таким
делом было то, что несколько обществ,
в том числе и Кукарское, не захотели принять составленной им уставной грамоты, несмотря ни на какие увещания, внушения и даже угрозы.
Тогда взялся за эту распрю Родион Антоныч и покончил ее
в несколько
дней: подыскал несколько подходящих старичков, усовестил их, наобещал золотые горы, и те подмахнули за все общество.
Как упрямые мужики ни артачились, как ни хлопотали,
дело оставалось
в том положении,
в какое его поставил Родион Антоныч, а сельские общества только несли убытки от своих хлопот да терпели всяческое утеснение на заводской работе.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы не сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева
в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только о том, что будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими
делами? Ха-ха… Да он умрет со скуки на третьи сутки.
Горемыкин, несмотря на свои физические немощи и плохое зрение, всегда сам наблюдал за производившимися работами, а теперь
в особенности, потому что
дело было спешное.
Понятное
дело, что такая политика вызвала протесты со стороны «заграничных», и Тетюев рассчитывался с протестантами по-своему: одних разжаловал
в простых рабочих, других, после наказания розгами, записывал
в куренную работу, где приходилось рубить дрова и жечь уголья, и т. д.
Это доброе
дело нехорошо было только тем, что оно делалось с специальной целью насолить Тетюеву: пусть он, проповедник гуманных начал и земского обновления, полюбуется,
в лице Прасковьи Семеновны, тятенькиными поступками…
Прасковья Семеновна с годами приобретала разные смешные странности, которые вели ее к тихому помешательству;
в господском доме она служила общим посмешищем и проводила все свое время
в том, что по целым
дням смотрела
в окно, точно поджидая возвращения дорогих, давно погибших людей.
— Нет,
в самом
деле, Раиса Павловна, я на вашем месте лихо смазала бы эту Амальку, — повторила m-lle Эмма, поощренная общим смехом.
Родион Антоныч раскланялся с дормезом,
в котором сидел Братковский, и уныло побрел к господам музыкантам, размышляя дорогой, куда он
денет эту бесшабашную ораву. Пожалуй, еще стянут что-нибудь… Все это выдумки Прейна: нагнал орду дармоедов, а теперь изволь с ними возиться, когда работы без того по горло.
Значит, что захочет Нина Леонтьевна, ей стоит только передать Братковскому, тот — своей сестре, а эта все и перевернет
в барине вверх
дном.
— Ведь все они до последнего есть каждый
день хотят!.. — восклицал Родион Антоныч, ломая
в отчаянии руки. — А тут еще нужно кормить двадцать пять лошадей и целую свору собак… Извольте радоваться. Ох-хо-хо!..
Восемь
дней, оставшиеся до приезда Лаптева, промелькнули незаметно
в общей, теперь уже бесцельной суматохе, какая овладевает людьми
в таких исключительных случаях.
— Уж это что говорить, знамо
дело, что все барином дышим! — согласился за всех кто-то
в толпе.
Теперь они пришли
в господский дом с новой надеждой, что с приездом барина наконец уладится и их
дело.
В уверенном выражении этих серьезных лиц сказывалась непоколебимая вера
в правоту своего
дела и твердое желание послужить миру до последнего.
Когда через пять минут
в комнату вбежал встревоженный и бледный Родион Антоныч,
дело разъяснилось вполне, с самой беспощадной ясностью для всех действующих лиц.
Его гений не знал меры и границ:
в Америке на всемирной выставке он защищал интересы русской промышленности,
в последнюю испанскую войну ездил к Дон-Карлосу с какими-то дипломатическими представлениями,
в Англии «поднимал русский рубль»,
в Черногории являлся борцом за славянское
дело,
в Китае защищал русские интересы и т. д.
На Урал Перекрестов явился почти делегатом от горнопромышленных и биржевых тузов, чтобы «нащупать почву» и
в течение двух недель «изучить русское горное
дело», о котором он будет реферировать
в разных ученых обществах, печатать трескучие фельетоны и входить с докладными записками
в каждую официальную щель и
в каждую промышленную дыру.
Генерал пытался было поднять серьезный разговор на тему о причинах общего упадка заводского
дела в России, и Платон Васильевич навострил уже уши, чтобы не пропустить ни одного слова, но эта тема осталась гласом вопиющего
в пустыне и незаметно перешла к более игривым сюжетам, находившимся
в специальном заведовании Летучего.
Посмотрите, как крестится и шепчет торопливо молитву на сон грядущий Родион Антоныч;
в голове кукарского Ришелье работает тысяча валов, колес и шестерен, перемалывая перепутавшиеся впечатления тревожного
дня.
Луша слышит эту болтовню, и ей делается страшно
в своей комнате, где она напрасно старается углубиться
в чтение романа, который ей принес на
днях Яшка Кормилицын.
Лаптев лениво смеется, и если бы бесцветные «почти молодые люди» видели эту улыбку, они мучительно бы перевернулись
в своих постелях, а Перекрестов написал бы целый фельетон на тему о значении случайных фаворитов
в развитии русского горного
дела.
Ночь покрывает и этого магната-заводчика, для которого существует пятьдесят тысяч населения, полмиллиона десятин богатейшей
в свете земли, целый заводский округ, покровительственная система, генерал Блинов, во сне грезящий политико-экономическими теориями, корреспондент Перекрестов, имеющий изучить
в две недели русское горное
дело, и десяток тех цепких рук, которые готовы вырвать живым мясом из магната Лаптева свою долю.
— Как Пилат, я могу умыть руки
в этом
деле с чистой совестью.
В это время прибежал лакей, разыскивавший Прейна по всему дому, и интересный разговор остался недоконченным. Евгений Константиныч кушали свой утренний кофе и уже два раза спрашивали Альфреда Осипыча. Прейн нашел своего повелителя
в столовой, где он за стаканом кофе слушал беседу генерала на тему о причинах упадка русского горного
дела.
Летучий сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным столом, а не за кофе. «Почти молодые» приличные люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо
в рот генералу и, по-видимому, вполне
разделяли его взгляды на причины упадка русского горного
дела.
У Родиона Антоныча с кумом Елизарычем были вечные
дела, и они не оставались
в накладе от взаимных услуг.
Генерал ничего не понимал
в заводском
деле и рассматривал все кругом молча, с тем удивлением, с каким смотрит неграмотный человек на развернутую книгу.
Тетюев воспользовался теми недоразумениями, которые возникали между заводоуправлением и мастеровыми по поводу уставной грамоты, тиснул несколько горячих статеек
в газетах по этому поводу против заводов, и когда Лаптев должен был узнать наконец об этом
деле, он ловко подсунул ему генерала Блинова как ученого экономиста и финансовую голову, который может все устроить.
Генерал с своей стороны очень горячо и добросовестно отнесся к своей задаче и еще
в Петербурге постарался изучить все
дело, чтобы оправдать возложенные на него полномочия, хотя не мог понять очень многого, что надеялся пополнить уже на самом месте действия.
На третий
день своего приезда
в Кукарский завод генерал через своего секретаря пригласил к себе Прозорова, который и заявился к однокашнику
в том виде,
в каком был, то есть сильно навеселе.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь
в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему
делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все
дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как знают. Из своей роли не выходить — это мое правило. Теория — одно, практика — другое.