Неточные совпадения
Стали Ворона с
Канарейкой жить да поживать в одном гнезде. Ворона хоть и любила иногда поворчать, но
была птица не злая. Главным недостатком в ее характере
было то, что она всем завидовала, а себя считала обиженной.
— Ну чем лучше меня глупые куры? А их кормят, за ними ухаживают, их берегут, — жаловалась она
Канарейке. — Тоже вот взять голубей… Какой от них толк, а нет-нет и бросят им горсточку овса. Тоже глупая птица… А чуть я подлечу — меня сейчас все и начинают гнать в три шеи. Разве это справедливо? Да еще бранят вдогонку: «Эх ты, ворона!» А ты заметила, что я получше других
буду да и покрасивее?.. Положим, про себя этого не приходится говорить, а заставляют сами. Не правда ли?
С последним
Канарейка никак не могла согласиться, потому что ее люди кормили. Может
быть, это Вороне так кажется… Впрочем,
Канарейке скоро пришлось самой убедиться в людской злости. Раз она сидела на заборе, как вдруг над самой головой просвистел тяжелый камень. Шли по улице школьники, увидели на заборе Ворону — как же не запустить в нее камнем?
У нее глаза
были страшные — так и светятся…
Канарейка закрыла глаза от страха, чтобы не видать, как Ворона
будет рвать несчастного воробышка.
Вообще, как заметила
Канарейка, тетенька
была страшно прожорлива и не брезгала ничем.
Последнее
было любимым занятием Вороны, и
Канарейка никак не могла понять, что за удовольствие копаться в помойной яме.
Впрочем, и обвинять Ворону
было трудно: она съедала каждый день столько, сколько не съели бы двадцать
канареек.
Иногда
Канарейка крепко задумывалась о своей судьбе. Пожалуй, лучше
было бы оставаться в клетке… Там и тепло и сытно. Она даже несколько раз подлетала к тому окну, на котором стояла родная клетка. Там уже сидели две новые
канарейки и завидовали ей.
Раз утром, когда
Канарейка выглянула из вороньего гнезда, ее поразила унылая картина: земля за ночь покрылась первым снегом, точно саваном. Все
было кругом белое… А главное — снег покрыл все те зернышки, которыми питалась
Канарейка. Оставалась рябина, но она не могла
есть эту кислую ягоду. Ворона — та сидит, клюет рябину да похваливает...
Поголодав дня два,
Канарейка пришла в отчаяние. Что же дальше-то
будет?.. Этак можно и с голоду помереть…
Взяло раздумье
Канарейку: и
поесть хочется, и в клетку не хочется. Конечно, и холодно и голодно, а все-таки на воле жить куда лучше, особенно когда не идет дождь.
Неточные совпадения
— В театре одна актриса так, каналья,
пела, как
канарейка!
—
Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка очень замечательная. Прежних времен тетушка, на которую бы взглянуть стоило. У ней одних
канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких уж теперь нет. Меньшому из слуг
будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь себя не так поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Однажды тишина в природе и в доме
была идеальная; ни стуку карет, ни хлопанья дверей; в передней на часах мерно постукивал маятник да
пели канарейки; но это не нарушает тишины, а придает ей только некоторый оттенок жизни.
— И слава Богу: аминь! — заключил он. —
Канарейка тоже счастлива в клетке, и даже
поет; но она счастлива канареечным, а не человеческим счастьем… Нет, кузина, над вами совершено систематически утонченное умерщвление свободы духа, свободы ума, свободы сердца! Вы — прекрасная пленница в светском серале и прозябаете в своем неведении.
— Ну, уж святая: то нехорошо, другое нехорошо. Только и света, что внучки! А кто их знает, какие они
будут? Марфенька только с
канарейками да с цветами возится, а другая сидит, как домовой, в углу, и слова от нее не добьешься. Что
будет из нее — посмотрим!