Пика это не испортило, потому что при ограниченности его дарования он оставался только тем, чем был, но Фебуфис скоро стал замечать свою отсталость в виду
произведений художников, трудившихся без покровителей, но на свободе, и он стал ревновать их к славе, а сам поощрял в своей школе «непосредственное творчество», из которого, впрочем, выходило подряд все только одно очень посредственное.
Неточные совпадения
В последнем роде он позволял себе большие вольности, но грация его рисунка и живая прелесть колоритного письма отнимали у этих
произведений впечатление скабрезности, и на выставках появлялись такие сюжеты Фебуфиса, какие от
художника меньших дарований ни за что не были бы приняты. С другой же стороны, соблазнительная прелесть картин этого рода привлекала к ним внимание самой разнообразной публики и находила ему щедрых покупателей, которые не скупились на деньги.
Произведения Фебуфиса были в моде, а притом же тогда было в моде и потворство капризам
художников, и потому сколько-нибудь замечательным из них много позволяли.
Художник будто спал где-то в каком-то заколдованном царстве и не заметил, Что в искусстве уже началось живое веяние, и здравый ум просвещенного человека отказывается высоко ценить художественные
произведения, ласкающие одно зрение, не имеющие возвышающей или порицающей идеи.
Теперь чем такие бедные смыслом
произведения совершеннее в своем техническом исполнении, тем они укоризненнее и тем большее негодование должны поднимать против
художника».
А потому критик решительно не хотел признать никаких замечательных достоинств в
произведении, которым Фебуфис должен был прославить свою школу, и вдобавок унизил его тем, что стал объяснять овладевшее им направление его несвободным положением, всегда зависящим от страха и фавора; он называл дальнейшее служение искусству в таком направлении «вредным», «ставил над
художником крест» и давал ему совет, как самое лучшее по степени безвредности, «изображать по-старому голых женщин, которыми он открыл себе фортуну».
Он ощутил в себе неудержимый позыв дать горделивый отпор, в котором не намерен был вступаться за свое
произведение, но хотел сказать критику, что не он может укорять в несвободности
художника за то, что он не запрягает свою музу в ярмо и не заставляет ее двигать топчак на молотилке; что не им, слугам посторонних искусству идей, судить о свободе, когда они не признают свободы за каждым делать что ему угодно; что он, Фебуфис, не только вольней их, но что он совсем волен, как птица, и свободен даже от предрассудка, желающего запрячь свободное искусство в плуг и подчинить музу служению пользам того или другого порядка под полицейским надзором деспотической критики.
Реальная критика относится к
произведению художника точно так же, как к явлениям действительной жизни: она изучает их, стараясь определить их собственную норму, собрать их существенные, характерные черты, но вовсе не суетясь из-за того, зачем это овес — не рожь, и уголь — не алмаз…
Здесь не было уже того высокого наслажденья, которое объемлет душу при взгляде на
произведение художника, как ни ужасен взятый им предмет; здесь было какое-то болезненное, томительное чувство.
Неточные совпадения
В то время как бабушка сказала, что он очень вырос, и устремила на него свои проницательные глаза, я испытывал то чувство страха и надежды, которое должен испытывать
художник, ожидая приговора над своим
произведением от уважаемого судьи.
Тогда было в ней что-то неконченное, недовершенное, теперь это было
произведение, которому
художник дал последний удар кисти.
— Да, я артист, — отвечал Марк на вопрос Райского. — Только в другом роде. Я такой артист, что купцы называют «
художник». Бабушка ваша, я думаю, вам говорила о моих
произведениях!
По этаким надобностям, может быть выводят и уводят людей в своих
произведениях твои великие
художники, а я, хоть и плохой писатель, а все-таки несколько получше понимаю условия художественности.
Свинцовая рука царя не только задушила гениальное
произведение в колыбели, не только уничтожила самое творчество
художника, запутав его в судебные проделки и следственные полицейские уловки, но она попыталась с последним куском хлеба вырвать у него честное имя, выдать его за взяточника, казнокрада.