Неточные совпадения
В сравнении с протоиереем Туберозовым и отцом Бенефактовым Ахилла Десницын может назваться человеком молодым, но и ему уже далеко
за сорок, и по смоляным черным кудрям его пробежала сильная проседь. Роста Ахилла огромного, силы страшной, в манерах угловат и резок, но при всем этом весьма приятен; тип лица имеет южный и говорит, что происходит из малороссийских казаков, от коих он и в самом
деле как будто унаследовал беспечность и храбрость и многие другие казачьи добродетели.
— Он его в золяной корчаге сварил, — продолжал, не обращая на нее внимания, дьякон, — и хотя ему это мерзкое
дело было дозволено от исправника и от лекаря, но тем не менее он теперь
за это предается в мои руки.
— Извольте хорошенько слушать, в чем
дело и какое его было течение: Варнавка действительно сварил человека с разрешения начальства, то есть лекаря и исправника, так как то был утопленник; но этот сваренец теперь его жестоко мучит и его мать, госпожу просвирню, и я все это разузнал и сказал у исправника отцу протопопу, и отец протопоп исправнику
за это… того-с, по-французски, пробире-муа, задали, и исправник сказал: что я, говорит, возьму солдат и положу этому конец; но я сказал, что пока еще ты возьмешь солдат, а я сам солдат, и с завтрашнего
дня, ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна, вы будете видеть, как дьякон Ахилла начнет казнить учителя Варнавку, который богохульствует, смущает людей живых и мучит мертвых.
— Ну так что ж что в субботу?.. Да отопритесь вы в самом
деле, отец Савелии! Что это вы еще
за моду такую взяли, чтоб от меня запираться?
За первою надписью, совершенною в первый
день иерейства Туберозова, была вторая: «Проповедовал впервые в соборе после архиерейского служения.
1833 года, в восьмой
день февраля, выехал с попадьей из села Благодухова в Старгород и прибыл сюда 12-го числа о заутрене. На дороге чуть нас не съела волчья свадьба. В церкви застал нестроение. Раскол силен. Осмотревшись, нахожу, что противодействие расколу по консисторской инструкции
дело не важное, и о сем писал в консисторию и получил
за то выговор».
Хотя я по имени его и не назвал, но сказал о нем как о некоем посреди нас стоящем, который, придя к нам нагий и всеми глупцами осмеянный
за свое убожество, не только сам не погиб, но и величайшее из
дел человеческих сделал, спасая и воспитывая неоперенных птенцов.
— Что ж, — перебила меня она, — тем и лучше, что у тебя простая жена; а где и на муже и на жене на обоих штаны надеты, там не бывать проку. Наилучшее
дело, если баба в своей женской исподничке ходит, и ты вот ей
за то на исподницы от меня это и отвези. Бабы любят подарки, а я дарить люблю. Бери же и поезжай с богом.
„Что это
за день подарков!“ — невольно воскликнул я, не смея огорчить дарителя отказом.
Ну,
за что мне сие? Ну, чем я сего достоин? Отчего же она не так, как консисторский секретарь и ключарь, рассуждает, что легче устроить
дело Божие, не имея, где головы подклонить? Что сие и взаправду все
за случайности!
Дело такое и вправду совершилось, но я оное утаил, считая то, во-первых,
за довольно ничтожное, а во-вторых, зная тому настоящую причину — бедность, которая Лукьяна-дьячка довела до сего.
1-го января 1857 года. Совсем не узнаю себя. Семь лет и строки сюда не вписал. Житие мое странное, зане житие мое стало сытое и привольное. Перечитывал все со
дня преподобия своего здесь написанное. Достойно замечания, сколь я стал иначе ко всему относиться
за сии годы. Сам не воюю, никого не беспокою и себе никакого беспокойства не вижу. „Укатали сивку крутые горки“, и против рожна прати более не охота.
Это я, выходит, отпел панихиду
за декабристов, ибо сегодня и
день был тот, когда было восстание.
27-го декабря. Ахилла в самом
деле иногда изобличает в себе уж такую большую легкомысленность, что для его же собственной пользы прощать его невозможно. Младенца, которого призрел и воспитал неоднократно мною упомянутый Константин Пизонский, сей бедный старик просил дьякона научить какому-нибудь пышному стихотворному поздравлению для городского головы, а Ахилла, охотно взявшись
за это поручение, натвердил мальчишке такое...
20-го июля. Отлично поправился, проехавшись по благочинию. Так свежо и хорошо в природе, на людях и мир и довольство замечается. В Благодухове крестьяне на свой счет поправили и расписали храм, но опять и здесь, при таком спокойном
деле, явилось нечто в игривом духе. Изобразили в притворе на стене почтенных лет старца, опочивающего на ложе, а внизу уместили подпись: „В седьмым
день Господь почил от всех
дел своих“. Дал отцу Якову
за сие замечание и картину велел замалевать.
— Нет, не «полноте», а это правда. Что это в самом
деле, ты духовное лицо, у тебя полголовы седая, а между тем куда ты ни оборотишься, всюду у тебя скандал: там ты нашумел, тут ты накричал, там то повалил, здесь это опрокинул; так везде
за собой и ведешь беспорядок.
— Я сто раз его срезывал, даже на той неделе еще раз обрезал. Он в смотрительской комнате, в училище, пустился ораторствовать, что праздничные
дни будто заключают в себе что-то особенное этакое, а я его при всех и осадил. Я ему очень просто при всех указал на математически доказанную неверность исчисления праздничных
дней. Где же, говорю, наши праздники? У вас Рождество, а
за границей оно уже тринадцать
дней назад было. Ведь прав я?
— Да, кажется что двенадцать, но не в том
дело, а он сейчас застучал по столу ладонью и закричал: «Эй, гляди, математик, не добрались бы когда-нибудь
за это до твоей физики!» Во-первых, что такое он здесь разумеет под словом физики?.. Вы понимаете — это и невежество, да и цинизм, а потом я вас спрашиваю, разве это ответ?
— Нет-с, не в детстве, а всего
за два
дня до ее свадьбы.
И с этим, уразумев
дело, она болезненно визгнула и, с несвойственною ее летам резвостью, бросилась в погоню
за сыном.
«Да; мы народ не лиходейный, но добрый», — размышлял старик, идучи в полном спокойствии служить раннюю обедню
за сей народ не лиходейный, но добрый. Однако же этот покой был обманчив: под тихою поверхностью воды, на
дне, дремал крокодил.
Это был
день именин исправницы, наступивший вскоре
за тем
днем, когда Ахилла, в своей, по вере, ревности, устроил публичный скандал с комиссаром Данилкой.
До десяти тысяч рублей, милостивые государи, доторговались
за нас, а все
дело не подвигалось, потому что моя госпожа
за ту дает десять тысяч, а та
за меня одиннадцать.
Но тут Алексей Никитич вдруг ненароком маленькую ошибку дал или, пожалуй сказать, перехитрил: намерение их такое было, разумеется, чтобы скорее Марфу Андревну со мною в деревню отправить, чтоб это тут забылось, они и сказали маменьке: «Вы, — изволят говорить, — маменька, не беспокойтесь: ее, эту карлушку, найдут, потому что ее ищут, и как найдут, я вам сейчас и отпишу в деревню», — а покойница-то
за это слово н ухватились: «Нет уж, говорят, если ищут, так я лучше подожду, я, главное, теперь этого жида-то хочу посмотреть, который ее унес!» Тут, судари мои, мы уж и одного квартального вместе с собою лгать подрядили: тот всякий
день приходит и врет, что «ищут, мол, ее, да не находят».
— Вот что называется в самом
деле быть умным! — рассуждала она, не сводя изумленного взгляда с двери,
за которою скрылся Термосесов. — У всех строгости, заказы, а тут ничего: все позволяется, все можно, и между тем этот человек все-таки никого не боится. Вот с каким человеком легко жить; вот кому даже сладко покоряться.
— Да-с; а вы бросьте эти газеты да возьмитесь
за Термосесова, так он вам
дело уладит. Будьте-ка вы Иван Царевич, а я буду ваш Серый Волк.
Как возьмется
за это
дело ловкий, всесокрушающий приезжий, и кто устоит в неравном споре?
Туберозов вспыхнул и крепко сжал рукав своей рясы; но в это время Туганов возразил учителю, что он ошибается, и указал на то, что вера согревает лучше, чем водка, что все добрые
дела наш мужик начинает помолившись, а все худые,
за которые в Сибирь ссылают, делает водки напившись.
Старик задумался. Тонкие струйки вакштафного дыма, вылетая из-под его седых усов и разносясь по воздуху, окрашивались янтарною пронизью взошедшего солнца; куры слетели с насестей и, выйдя из закутки, отряхивались и чистили перья. Вот на мосту заиграл в липовую дудку пастух; на берегу зазвенели о водонос пустые ведра на плечах босой бабы; замычали коровы, и собственная работница протопопа, крестя зевающий рот, погнала
за ворота хворостиной коровку; канарейка трещит на окне, и
день во всем сиянии.
Дни шли
за днями; прошел месяц, и наступил другой.
Карлик заболел и слег; неодолимость
дела,
за которое взялся этот оригинальный адвокат, сломила и его силу и его терпение.
— Ну-с, вот и приезжает он, отец Ахилла, таким манером ко мне в Плодомасово верхом, и становится на коне супротив наших с сестрицей окошек, и зычно кричит: «Николаша! а Николаша!» Я думаю: господи, что такое? Высунулся в форточку, да и говорю: «Уж не с отцом ли Савелием еще что худшее, отец дьякон, приключилось?» — «Нет, говорят, не то, а я нужное
дело к тебе, Николаша, имею. Я к тебе
за советом приехал».
«А что же мне нужно? и что это такое я отыскиваю?.. Какое зачало? Какой ныне
день?» — соображает Ахилла и никак не добьется этого, потому что он восхъщен отсюда… В ярко освещенном храме,
за престолом, в светлой праздничной ризе и в высокой фиолетовой камилавке стоит Савелий и круглым полным голосом, выпуская как шар каждое слово, читает. «В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово». — «Что это, господи! А мне казалось, что умер отец Савелий. Я проспал пир веры!.. я пропустил святую заутреню».
После похорон Туберозова Ахилле оставалось совершить два
дела: во-первых, подвергнуться тому, чтоб «иной его препоясал», а во-вторых, умереть, будучи, по словам Савелия, «живым отрицанием смерти». Он непосредственно и торопливо принялся приближать к себе и то и другое. Освободившись от хлопот
за погребальным обедом, Ахилла лег на своем войлоке в сеничном чулане и не подымался.
Недосмотр был так велик, что в другой артели в тот же
день за обедом посинели и упали два другие человека, эти не умерли только благодаря тому, что случился опытный человек, видавший уже такие виды.
Черт отметил Грацианскому
за его отрицание еще и иным способом: на другой же
день после этой проповеди, на потолке, в сенях протопопского дома, заметили следы грязных сапогов.
Ротмистр Порохонцев ухватился
за эти слова и требовал у врача заключения; не следует ли поступок Ахиллы приписать началу его болезненного состояния? Лекарь взялся это подтвердить. Ахилла лежал в беспамятстве пятый
день при тех же туманных, но приятных представлениях и в том же беспрестанном ощущении сладостного зноя. Пред ним на утлом стульчике сидел отец Захария и держал на голове больного полотенце, смоченное холодною водой. Ввечеру сюда пришли несколько знакомых и лекарь.
Дьякон лежал с закрытыми глазами, но слышал, как лекарь сказал, что кто хочет иметь
дело с душой больного, тот должен дорожить первою минутой его просветления, потому что близится кризис,
за которым ничего хорошего предвидеть невозможно.