Неточные совпадения
— А не
знаю, право, как вам на это что доложить? Не следует, говорят, будто бы за них бога просить, потому что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего не понимая, и о них молятся. На Троицу, не
то на Духов день, однако, кажется, даже всем позволено за них молиться. Тогда и молитвы такие особенные читаются. Чудесные молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.
— Не знаю-с. Об этом надо спросить у кого-нибудь из начитанных:
те, думается, должны бы
знать; да как мне это ни к чему, так и не доводилось об этом говорить.
«А
знаешь ли, — говорит, — ты еще и
то, что ты сын обещанный?»
Мне надо было бы этим случаем графской милости пользоваться, да тогда же, как монах советовал, в монастырь проситься; а я, сам не
знаю зачем, себе гармонию выпросил, и
тем первое самое призвание опроверг, и оттого пошел от одной стражбы к другой, все более и более претерпевая, но нигде не погиб, пока все мне монахом в видении предреченное в настоящем житейском исполнении оправдалось за мое недоверие.
Я закручинился: страсть как мне не хотелось воровать; однако, видно, назвавшись груздем, полезешь и в кузов; и я,
знавши в конюшне все ходы и выходы, без труда вывел за гумно пару лихих коней, кои совсем устали не ведали, а цыган еще до
того сейчас достал из кармана на шнурочке волчьи зубы и повесил их и одному и другому коню на шеи, и мы с цыганом сели на них и поехали.
А хан Джангар видит, что на всех от нее зорость пришла и господа на нее как оглашенные цену наполняют, кивнул чумазому татарчонку, а
тот как прыг на нее, на лебедушку, да и ну ее гонить, — сидит,
знаете, по-своему, по-татарски, коленками ее ежит, а она под ним окрыляется и точно птица летит и не всколыхнет, а как он ей к холочке принагнется да на нее гикнет, так она так вместе с песком в один вихорь и воскурится.
Он, — говорит, — не один раз, а чуть не всякую ярмарку тут такую штуку подводит, что прежде всех своих обыкновенных коней, коих пригонит сюда, распродаст, а потом в последний день, михорь его
знает откуда, как из-за пазухи выймет такого коня, или двух, что конэсеры не
знать что делают; а он, хитрый татарин, глядит на это да тешится, и еще деньги за
то получает.
— Подлинно диво, он ее, говорят, к ярмарке всереди косяка пригонил, и так гнал, что ее за другими конями никому видеть нельзя было, и никто про нее не
знал, опричь этих татар, что приехали, да и
тем он сказал, что кобылица у него не продажная, а заветная, да ночью ее от других отлучил и под Мордовский ишим в лес отогнал и там на поляне с особым пастухом пас, а теперь вдруг ее выпустил и продавать стал, и ты погляди, что из-за нее тут за чудеса будут и что он, собака, за нее возьмет, а если хочешь, ударимся об заклад, кому она достанется?
Истинно не солгу скажу, что он даже не летел, а только земли за ним сзади прибавлялось. Я этакой легкости сроду не видал и не
знал, как сего конька и ценить, на какие сокровища и кому его обречь, какому королевичу, а уже
тем паче никогда
того не думал, чтобы этот конь мой стал.
— Это у них самое обыкновенное средство: если они кого полюбят и удержать хотят, а
тот тоскует или попытается бежать,
то и сделают с ним, чтобы он не ушел. Так и мне, после
того как я раз попробовал уходить, да сбился с дороги, они поймали меня и говорят: «
Знаешь, Иван, ты, говорят, нам будь приятель, и чтобы ты опять не ушел от нас, мы тебе лучше пятки нарубим и малость щетинки туда пихнем»; ну и испортили мне таким манером ноги, так что все время на карачках ползал.
Одурение от этого блеску даже хуже чем от ковыля делается, и не
знаешь тогда, где себя, в какой части света числить,
то есть жив ты или умер и в безнадежном аду за грехи мучишься.
Зачем она к этим морским берегам летит — не
знаю, но как сесть ей постоянно здесь не на что,
то она упадет на солончак, полежит на своей хлупи и, гладишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе ни смерти, ни живота, ни покаяния, а умрешь, так как барана тебя в соль положат, и лежи до конца света солониною.
И взял я его перекрестил, сложил его головку с туловищем, поклонился до земли, и закопал, и «Святый боже» над ним пропел, — а куда другой его товарищ делся, так и не
знаю; но только тоже, верно, он
тем же кончил, что венец приял, потому что у нас после по орде у татарок очень много образков пошло,
тех самых, что с этими миссионерами были.
Слышу я, этот рыжий, — говорить он много не умеет, а только выговорит вроде как по-русски «нат-шальник» и плюнет; но денег с ними при себе не было, потому что они, азияты, это
знают, что если с деньгами в степь приехать,
то оттоль уже с головой на плечах не выедешь, а манули они наших татар, чтобы им косяки коней на их реку, на Дарью, перегнать и там расчет сделать.
Татары
того бога не
знают и сомневаются, чту он им сделать может в степи зимою с своим огнем, — ничего.
С
того и пошло; и капитал расти и усердное пьянство, и месяца не прошло, как я вижу, что это хорошо: обвешался весь бляхами и коновальскою сбруею и начал ходить с ярмарки на ярмарку и везде бедных людей руководствую и собираю себе достаток и все магарычи пью; а между
тем стал я для всех барышников-цыганов все равно что божия гроза, и
узнал стороною, что они собираются меня бить.
Что тут делать? Я пожал плечами, завязал деньги в тряпицу и говорю: извольте, мол, я, что
знаю, стану сказывать, а вы извольте
тому учиться и слушать; а если не выучитесь и нисколько вам от
того пользы не будет, за это я не отвечаю.
«Первое самое дело, — говорю, — если кто насчет лошади хочет
знать, что она в себе заключает,
тот должен иметь хорошее расположение в осмотре и от
того никогда не отдаляться.
Я согласился и жил отлично целые три года, не как раб и наемник, а больше как друг и помощник, и если, бы не выходы меня одолели, так я мог бы даже себе капитал собрать, потому что, по ремонтирскому заведению, какой заводчик ни приедет, сейчас сам с ремонтером знакомится, а верного человека подсылает к конэсеру, чтобы как возможно конэсера на свою сторону задобрить, потому что заводчики
знают, что вся настоящая сила не в ремонтере, а в
том, если который имеет при себе настоящего конэсера.
И лечился я таким образом с этим баринком тут в трактире до самого вечера, и все был очень спокоен, потому что
знаю, что я пью не для баловства, а для
того, чтобы перестать. Попробую за пазухою деньги, и чувствую, что они все, как должно, на своем месте целы лежат, и продолжаю.
— Подойди-ка, — говорю, — еще поближе. — И как он подошел, я его взял за плечи, и начинаю рассматривать, и никак не могу
узнать, кто он такой? как только его коснулся, вдруг ни с
того ни с сего всю память отшибло. Слышу только, что он что-то по-французски лопочет: «ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе», а я в
том ничего не понимаю.
И
та выходит и… враг ее
знает, что она умела глазами делать: взглянула, как заразу какую в очи пустила, а сама говорит...
И все тут гуще и гуще завеялось, и я лишь один сижу, да и
то не
знаю, долго ли утерплю, потому что не могу глядеть, как она на гусарову шапку наступает…
А я стою, не трогаюсь, потому что не
знаю, наяву или во сне я все это над собою вижу, и полагаю, что я все еще на конике до краю не достиг; а наместо
того, как денщик принес огонь, я вижу, что я на полу стою, мордой в хозяйскую горку с хрусталем запрыгнул и поколотил все…
«Кто его
знает, что он делает», — потому что мы его мало в
то время и видели.
И такой это день был осенний, сухой, солнце светит, а холодно, и ветер, и пыль несет, и желтый лист крутит; а я не
знаю, какой час, и что это за место, и куда
та дорога ведет, и ничего у меня на душе нет, ни чувства, ни определения, что мне делать; а думаю только одно, что Грушина душа теперь погибшая и моя обязанность за нее отстрадать и ее из ада выручить.