Неточные совпадения
— Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан (этого рода ссылки я уже и понять не мог). Так, приехавши сюда, он долго храбрился и
все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил, так до того пил, что совсем с ума
сошел и послал такую просьбу, чтобы его лучше как можно скорее велели «расстрелять или в солдаты отдать, а за неспособностью повесить».
Ко всякому делу были приставлены особые люди, но конюшенная часть была еще в особом внимании и
все равно как в военной службе от солдата в прежние времена кантонист происходил, чтобы сражаться, так и у нас от кучера шел кучеренок, чтобы ездить, от конюха — конюшонок, чтобы за лошадьми
ходить, а от кормового мужика — кормовик, чтобы с гумна на ворки корм возить.
И с этим, что вижу, послышались мне и гогот, и ржанье, и дикий смех, а потом вдруг вихорь… взмело песок тучею, и нет ничего, только где-то тонко колокол тихо звонит, и
весь как алою зарею облитый большой белый монастырь по вершине показывается, а по стенам крылатые ангелы с золотыми копьями
ходят, а вокруг море, и как который ангел по щиту копьем ударит, так сейчас вокруг
всего монастыря море всколышется и заплещет, а из бездны страшные голоса вопиют: «Свят!»
«Куда я теперь пойду?» И взаправду, сколько времени
прошло с тех пор, как я от господ бежал и бродяжу, а
все я нигде места под собой не согрею…
— Хан Джангар, — говорит, — первый степной коневод, его табуны
ходят от самой Волги до самого Урала во
все Рынь-пески, и сам он, этот хан Джангар, в степи
все равно что царь.
— И богатые, — отвечает, — и озорные охотники; они свои большие косяки гоняют и хорошей, заветной лошади друг другу в жизнь не уступят. Их
все знают: этот брюхастый, что
вся морда облуплена, это называется Бакшей Отучев, а худищий, что одни кости
ходят, Чепкун Емгурчеев, — оба злые охотники, и ты только смотри, что они за потеху сделают.
Вон она от этого, спина-то, у Бакшея
вся и вздулась и как котел посинела, а крови нет, и
вся боль у него теперь в теле стоит, а у Чепкуна на худой спине кожичка как на жареном поросенке трещит, прорывается, и оттого у него
вся боль кровью
сойдет, и он Бакшея запорет.
— Попервоначалу даже очень нехорошо, — отвечал Иван Северьяныч, — да и потом хоть я изловчился, а
все много
пройти нельзя. Но только зато они, эта татарва, не стану лгать, обо мне с этих пор хорошо печалились.
«Это, мол, верно: они без денег ничего не могут». Ну, а Агашимола, он из дальней орды был, где-то над самым Каспием его косяки
ходили, он очень лечиться любил и позвал меня свою ханшу попользовать и много голов скота за то Емгурчею обещал. Емгурчей меня к нему и отпустил: набрал я с собою сабуру и калганного корня и поехал с ним. А Агашимола как взял меня, да и гайда в сторону со
всем кочем, восемь дней в сторону скакали.
Рассказчик умолк и поник головою. Его никто не тревожил; казалось,
все были проникнуты уважением к святой скорби его последних воспоминаний; но
прошла минута, и Иван Северьяныч сам вздохнул, как рукой махнул; снял с головы свой монастырский колпачок и, перекрестясь, молвил...
— Как же-с, они
ходят, но только
все без пользы без всякой.
Да еще трубку с вертуном выпустил… Ну, тут уже они, увидав, как вертун с огнем
ходит,
все как умерли… Огонь погас, а они
всё лежат, и только нет-нет один голову поднимет, да и опять сейчас мордою вниз, а сам только пальцем кивает, зовет меня к себе. Я подошел и говорю...
С того и пошло; и капитал расти и усердное пьянство, и месяца не
прошло, как я вижу, что это хорошо: обвешался
весь бляхами и коновальскою сбруею и начал
ходить с ярмарки на ярмарку и везде бедных людей руководствую и собираю себе достаток и
все магарычи пью; а между тем стал я для
всех барышников-цыганов
все равно что божия гроза, и узнал стороною, что они собираются меня бить.
Из благородных он будто бы был и в военной службе служил, но
все свое промотал и в карты проиграл и
ходит по миру…
— А нельзя, — отвечает, — по двум причинам: во-первых, потому, что я, не напившись вина, никак в кровать не попаду, а
все буду
ходить; а во-вторых, самое главное, что мне этого мои христианские чувства не позволяют.
— Что же с тем делать, когда я к этим пустякам не привлечен? Будет с тебя того, что ты
все понимаешь и зато вон какой лонтрыгой
ходишь.
«Ух, — думаю, — да не дичь ли это какая-нибудь вместо людей?» Но только вижу я разных знакомых господ ремонтеров и заводчиков и так просто богатых купцов и помещиков узнаю, которые до коней охотники, и промежду
всей этой публики цыганка
ходит этакая… даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и
вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет огнем.
и
все им подтягивают да на Грушу смотрят, и я смотрю да подтягиваю: «ты восчувствуй!» А потом цыгане как хватят: «
Ходи, изба,
ходи, печь; хозяину негде лечь» — и вдруг
все в пляс пошли…
Сам ее так уважаю, что думаю: не ты ли, проклятая, и землю и небо сделала? а сам на нее с дерзостью кричу: «
ходи шибче», да
все под ноги ей лебедей, да раз руку за пазуху пущаю, чтобы еще одного достать, а их, гляжу, там уже
всего с десяток остался…
Князь сейчас опять за мною и посылает, и мы с ним двое ее и слушаем; а потом Груша и сама стала ему напоминать, чтобы звать меня, и начала со мною обращаться очень дружественно, и я после ее пения не раз у нее в покоях чай пил вместе с князем, но только, разумеется, или за особым столом, или где-нибудь у окошечка, а если когда она одна оставалась, то завсегда попросту рядом с собою меня сажала. Вот так
прошло сколько времени, а князь
все смутнее начал становиться и один раз мне и говорит...
А как свадьбы день пришел и
всем людям роздали цветные платки и кому какое идет по его должности новое платье, я ни платка, ни убора не надел, а взял
все в конюшне в своем чуланчике покинул, и ушел с утра в лес, и
ходил, сам не знаю чего, до самого вечера;
все думал: не попаду ли где на ее тело убитое?
А я
все сижу да гляжу уже не на самый дом, а в воду, где этот свет
весь отразило и струями рябит, как будто столбы
ходят, точно водяные чертоги открыты.
— Да вот, например, у нас такой случай был, что один жид в лесу около монастыря удавился, и стали
все послушники говорить, что это Иуда и что он по ночам по обители
ходит и вздыхает, и многие были о том свидетели.
— Получил-с; отец игумен сказали, что это
все оттого мне представилось, что я в церковь мало
хожу, и благословили, чтобы я, убравшись с лошадьми, всегда напереди у решетки для возжигания свеч стоял, а они тут, эти пакостные бесенята, еще лучше со мною подстроили и окончательно подвели. На самого на Мокрого Спаса, на всенощной, во время благословения хлебов, как надо по чину, отец игумен и иеромонах стоят посреди храма, а одна богомолочка старенькая подает мне свечечку и говорит...
Неточные совпадения
Запиши
всех, кто только
ходил бить челом на меня, и вот этих больше
всего писак, писак, которые закручивали им просьбы.
Недурной наружности, в партикулярном платье,
ходит этак по комнате, и в лице этакое рассуждение… физиономия… поступки, и здесь (вертит рукою около лба)много, много
всего.
Уж у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как
прохожу через департамент — просто землетрясенье,
все дрожит и трясется, как лист.
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде
всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы
все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они
ходят по-домашнему.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие //
Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… //
Все терпит богатырь!