Рыжов опять заметал страницы и указал новое место, которое все заключалось в следующем: «Издан указ о попенном сборе. Отныне хлад
бедных хижин усилится. Надо ожидать особенного наказания». И на поле опять отметка: «Исполнилось, — зри страницу такую-то», а на той странице запись о кончине юной дочери императора Александра Первого с отметкою: «Сие последовало за назначение налога на лес».
Глядя на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такие же крепкие каменные домы, — ничего не бывало: там скромно стоят игрушечные домики, крытые черепицей, или
бедные хижины, вроде хлевов, крытые рисовой соломой, о трех стенках из тонкого дерева, заплетенного бамбуком; четвертой стены нет: одна сторона дома открыта; она задвигается, в случае нужды, рамой, заклеенной бумагой, за неимением стекол; это у зажиточных домов, а у хижин вовсе не задвигается.
Все, что заставляло, да и теперь порой заставляет трепетать сердца девичьи в
бедных хижинах и в богатых хоромах, имело место в святочном времяпровождении женской половины обитателей княжеского дома.
Неточные совпадения
Мы видели даже несколько очень
бедных рыбачьих
хижин, по дороге от Саймонстоуна до Капштата, построенных из костей выброшенных на берег китов и других животных.
Настанет год — России черный год, — // Когда царей корона упадет, // Забудет чернь к ним прежнюю любовь, // И пища многих будет смерть и кровь; // Когда детей, когда невинных жен // Низвергнутый не защитит закон; // Когда чума от смрадных мертвых тел // Начнет бродить среди печальных сел, // Чтобы платком из
хижин вызывать; // И станет глад сей
бедный край терзать, // И зарево окрасит волны рек: — // В тот день явится мощный человек, // И ты его узнаешь и поймешь, // Зачем в руке его булатный нож.
И вдруг, при этом его слове, показался в стороне огонек. Смотрим —
хижина, и на пороге крыльца
бедные пастухи с факелами в руках.
Бедная Мери! она пожертвовала мне всем: «Ты и
хижина на берегу моря!» — говорила она мне, и я уверен, что она была искрения, и в крайнем случае могла бы даже обойтись и без моря.
Но как бы хорошо человек ни выбрал жизнь для себя — ее хватает лишь на несколько десятков лет, — когда просоленному морской водою Туба минуло восемьдесят — его руки, изувеченные ревматизмом, отказались работать — достаточно! — искривленные ноги едва держали согнутый стан, и, овеянный всеми ветрами старик, он с грустью вышел на остров, поднялся на гору, в
хижину брата, к детям его и внукам, — это были люди слишком
бедные для того, чтоб быть добрыми, и теперь старый Туба не мог — как делал раньше — приносить им много вкусных рыб.