Визит этот был сделан в тех соображениях, что нехорошо быть знакомой с дочерью и не знать семейства. За окончанием всего этого маркиза снова делалась дамой, чтущей законы света, и спешила обставить свои зады сообразно всем требованиям этих законов. Первого же шага она не боялась, во-первых, по своей доброте и взбалмошности, а во-вторых, и потому, что
считала себя достаточно высоко поставленною для того, чтобы не подвергнуться обвинениям в искательстве.
Мудрость и любовь требуют обсудить всякий взгляд, но мы
считаем себя обязанными неотразимую убедительность фактов противопоставить той жестокой мысли, по которой право человеческое становится в зависимость от милости человеческой».
Неимущий
считал себя вправе пожить за счет имущего, и это все не из одолжения, не из-за содействия, а по принципу, «по гражданской обязанности».
В два года, которые провела, расставшись с детьми и мужем, она успела совершенно забыть и о детях и о муже и
считала себя лицом вполне свободным от всяких нравственных обязательств.
Неточные совпадения
Одни решили, что она много о
себе думает; другие, что она ехидная-преехидная: все молчит да выслушивает; третьи даже
считали ее на этом же основании интриганкой, а четвертые, наконец, не соглашаясь ни с одним из трех вышеприведенных мнений, утверждали, что она просто дура и кокетка.
«Ничего; она, говорит, не дура, только избалована, много о
себе думает, первой умницей
себя, кажется,
считает».
— Ну, пусть, положим, теперича, — рассуждали между
собою приятельницы, — двадцать пять рублей за харчи. Какие уж там она ему дает харчи, ну только уж так будем
считать: ну, двадцать пять рублей. Ну, десять с полтиной за комнаты: ну, тридцать пять с полтиной. А ведь она сорок два рубля берет! За что она шесть с полтиной берет? Шесть с полтиной — деньги: ведь это без пятиалтынного два целковых.
У маркизы хранилось шесть больших стихотворений: на смерть Пушкина, который во время ее детства посадил ее однажды к
себе на колени; на смерть Лермонтова, который однажды, во время ее детства, подарил ей бонбоньерку; на смерть двух-трех московских ученых, которых она знала и
считала своими друзьями, и на смерть Шарлотты Кордай, Марии-Антуанетты и madame Ролан, которых она хотя лично не знала, но тоже
считала своими друзьями.
Пока мы не будем
считать для
себя обязательным участие к каждому человеку, до тех пор все эти гуманные теории — вздор, ахинея и ложь, только вредящая делу.
— Дмитрий Петрович, — говорила ему Полинька, — советовать в таких делах мудрено, но я не
считаю грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам бежать из одного города, а я теперь советую бежать из другого, но уж делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье
себя поставить вы должны отсюда бежать. Оставьте ее в покое, оставьте ей ребенка…
В настоящую минуту, если настроение ваших мыслей еще не изменилось, если вы ничего сами
себе не разъяснили, — то я
считаю это делом бесполезным.
— Ну, я пойду, Кусицын. Мы
себе наняли очень хорошенькую квартиру, —
счел он нужным объяснить Лизе, которую встречал на общих собраниях в ДомеСогласия, кивнул головой и вышел.
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий
считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
«Толстомясая немка», обманутая наружною тишиной,
сочла себя вполне утвердившеюся и до того осмелилась, что вышла на улицу без провожатого и начала заигрывать с проходящими.
Сама же таинственная прелестная Кити не могла любить такого некрасивого, каким он
считал себя, человека и, главное, такого простого, ничем не выдающегося человека.
Неточные совпадения
Понимая всю важность этих вопросов, издатель настоящей летописи
считает возможным ответить на них нижеследующее: история города Глупова прежде всего представляет
собой мир чудес, отвергать который можно лишь тогда, когда отвергается существование чудес вообще.
Сверх того, он уже потому чувствовал
себя беззащитным перед демагогами, что последние, так сказать,
считали его своим созданием и в этом смысле действовали до крайности ловко.
Почему он молчал? потому ли, что
считал непонимание глуповцев не более как уловкой, скрывавшей за
собой упорное противодействие, или потому, что хотел сделать обывателям сюрприз, — достоверно определить нельзя.
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже
счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник, в видах собственного облегчения, по временам снимал с
себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с
себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.
Издатель не
счел, однако ж,
себя вправе утаить эти подробности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в прошедшем еще с большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая отделяет нас от него.