Неточные совпадения
Это
не то, что пустынная обитель, где есть ряд келий, темный проход, часовня у святых ворот с чудотворною иконою и возле ключ воды студеной, — это было скучное, сухое
место.
—
Не хотите ли вы
места брать? Очень, очень хорошее
место: у очень богатой дамы одного мальчика приготовить в пажеский корпус.
Юстин Помада так и подпрыгнул.
Не столько его обрадовало
место, сколько нечаянность этого предложения, в которой он видел давно ожидаемую им заботливость судьбы.
Место было точно хорошее: Помаде давали триста рублей, помещение, прислугу и все содержание у помещицы, вдовы камергера, Меревой. Он мигом собрался и «пошил» себе «цивильный» сюртук, «брюндели», пальто и отправился, как говорят в Харькове, в «Россию», в известное нам село Мерево.
— Нет, я
не пойду, Лиза, именно с тобою и
не пойду, потому что здоровья мы ему с собою
не принесем, а тебе уж так достанется, что и
места не найдешь.
Вторая проба была опять удачна
не менее первой. Ольга Сергеевна безопасно достигла столовой, поклонилась мужу, потом помолилась перед образом и села за стол на свое обыкновенное
место.
Только взглянувши в отворенную дверь гостиной, можно было почувствовать, что это
не настоящий мрак и что есть
место, где еще темнее.
Молодые чиновники уже имели руки, запачканные взятками, учители клянчили за
места и некоторые писали оды мерзавнейшим из мерзавнейших личностей; молодое дворянство секало людей и проматывало потовые гроши народа; остальные вели себя
не лучше.
— Пошел, пошел, баловник, на свое
место, — с шутливою строгостью ворчит, входя, Петр Лукич, относясь к Зарницыну. — Звонок прозвонил, а он тут угощается. Что ты его, Женни,
не гоняешь в классы?
А дунет ветерок, гренадеры зашатаются с какими-то решительными намерениями, повязочки суетливо метнутся из стороны в сторону, и все это вдруг пригнется, юркнет в густую чащу початника; наверху
не останется ни повязочки, ни султана, и только синие лопасти холостых стеблей шумят и передвигаются, будто давая кому-то
место, будто сговариваясь о секрете и стараясь что-то укрыть от звонкого тростника, вечно шумящего своими болтливыми листьями.
В одиннадцать часов довольно ненастного зимнего дня, наступившего за бурною ночью, в которую Лиза так неожиданно появилась в Мереве, в бахаревской сельской конторе, на том самом
месте, на котором ночью спал доктор Розанов, теперь весело кипел
не совсем чистый самовар. Около самовара стояли четыре чайные чашки, чайник с обделанным в олово носиком, молочный кубан с несколько замерзшим сверху настоем, бумажные сверточки чаю и сахару и связка баранок. Далее еще что-то было завязано в салфетке.
— Пойду к Меревой. Мое
место у больных, а
не у здоровых, — произнес он с комическою важностью на лице и в голосе.
— Вот
место замечательное, — начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем
не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
Доктор брал десятую часть того, что он мог бы взять на своем
месте, и
не шел в стачки там, где другим было нужно покрыть его медицинскою подписью свою юридически-административную неправду.
— Оттого, что порядочная женщина
не видит себе
места в такой любви.
— Ну, значит, и говорить
не о чем, — вспыльчиво сказала Лиза, и на ее эффектно освещенном луною молодом личике по
местам наметились черты матери Агнии.
Ревизор
не пришел ни к какой определенной догадке, потому что он
не надевал мундира со дня своего выезда из университетского города и в день своего отъезда таскался в этом мундире по самым различным
местам.
По мнению Женни, шутливый тон
не должен был иметь
места при этом разговоре, и она, подвинув к себе свечки, начала вслух прерванное чтение нового тома русской истории Соловьева.
Даже в такие зимы, когда овес в Москве бывал по два с полтиной за куль, наверно никому
не удавалось нанять извозчика в Лефортово дешевле, как за тридцать копеек. В Москве уж как-то укрепилось такое убеждение, что Лефортово есть самое дальнее
место отовсюду.
Автор «Капризов и Раздумья» позволяет себе настаивать на том, что на земле нет ни одного далекого
места, которое
не было бы откуда-нибудь близко.
Воспитывался он в одной из гимназий серединной губернии, приехал в Москву искать счастья и, добыв после долгих скитальчеств
место корректора, доставлявшее ему около шестидесяти рублей в месяц, проводил жизнь довольно беспечную и о будущем нимало
не заботился.
В то время иностранцам было много хода в России, и Ульрих Райнер
не остался долго без
места и без дела. Тотчас же после приезда в Москву он поступил гувернером в один пансион, а оттуда через два года уехал в Калужскую губернию наставником к детям богатого князя Тотемского.
Не успел Розанов занять
место в укромной гостиной, как в зале послышался веселый, громкий говор, и вслед за тем в гостиную вошли три человека: блондин и брюнет, которых мы видели в зале, и Пархоменко.
Так прошло еще с час. Говорил уж решительно один Бычков; даже араповским словам
не было
места.
Райнер весь обращался в слух и внимание, а Ярошиньский все более и более распространялся о значении женщин в истории, цитировал целые латинские
места из Тацита, изобличая познания, нисколько
не отвечающие званию простого офицера бывших войск польских, и, наконец, свел как-то все на необходимость женского участия во всяком прогрессивном движении страны.
Райнер очень жалел, что он сошелся с Пархоменко; говорил, что Пархоменко непременно напутает чего-нибудь скверного, и сетовал, что он никому ни здесь, ни в Петербурге, ни в других
местах не может открыть глаз на этого человека.
Он был необыкновенно мил, любезен и так деликатно вызвался помочь Розанову в получении пока ординаторского
места, что тот и
не заметил, как отдал Рациборскому свои бумаги, немедленно уехавшие в Петербург к галицийскому помещику Ярошиньскому.
Он еще завернул раза три к маркизе и всякий раз заставал у нее Сахарова. Маркиза ему искала
места. Розанову она тоже взялась протежировать и отдала ему самому письмо для отправления в Петербург к одному важному лицу. Розанов отправил это письмо, а через две недели к нему заехал Рациборский и привез известие, что Розанов определен ординатором при одной гражданской больнице; сообщая Розанову это известие, Рациборский ни одним словом
не дал почувствовать Розанову, кому он обязан за это определение.
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб
не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго
не посидите на одном
месте. Провинция да идеализм загубили вас.
То прекрасное качество, которое благовоспитанные люди называют «терпимостью», в некоторых случаях было усвоено Розановым в весьма достаточном количестве. Он
не вытерпел бы, если бы Лизу злословили, ну а цинически разбирать женщину? — Это что же? Это
не вредит. Остановить — в другом
месте заговорят еще хуже.
В ряду московских особенностей
не последнее
место должны занимать пустые домы. Такие домы еще в наше время изредка встречаются в некоторых старых губернских городах. В Петербурге таких домов вовсе
не видно, но в Москве они есть, и их хорошо знают многие, а осебенно люди известного закала.
Тут опять ему припоминался труженик Нечай с его нескончаемою работою и спокойным презрением к либеральному шутовству, а потом этот спокойно следящий за ним глазами Лобачевский, весь сколоченный из трудолюбия, любознательности и настойчивости; Лобачевский,
не удостоивающий эту суету даже и нечаевского презрительного отзыва, а просто игнорирующий ее,
не дающий Араповым, Баралям, Бычковым и tutti frutti [Всякой всячине (итал.).] даже никакого
места и значения в общей экономии общественной жизни.
— О тебе, брат, часто, часто мы вспоминали: на твоем
месте теперь такой лекаришка… гордый, интересан. Раз
не заплати — другой
не поедет.
Розанов и на четвертую ночь домой
не явился, даже
не явился он и еще двое суток, и уж о
месте пребывания его в течение этих двух суток никто
не имел никаких сведений.
Дела Розанова шли ни хорошо и ни дурно.
Мест служебных
не было, но Лобачевский обещал ему хорошую работу в одном из специальных изданий, — обещал и сделал. Слово Лобачевского имело вес в своем мире. Розанов прямо становился на полторы тысячи рублей годового заработка, и это ему казалось очень довольно.
Разлука их была весьма дружеская. Углекислота умаяла Ольгу Александровну, и, усаживаясь в холодное
место дорожного экипажа, она грелась дружбою, на которую оставил ей право некогда горячо любивший ее муж. О Полиньке Ольга Александровна ничего
не знала.
Мой дед был птичный охотник. Я спал у него в большой низенькой комнате, где висели соловьи. Наши соловьи признаются лучшими в целой России. Соловьи других
мест не умеют так хорошо петь о любви, о разлуке и обо всем, о чем сложена соловьиная песня.
В кучках гостей мужчины толкуют, что Вязмитинову будет трудно с женою на этом
месте; что Алексей Павлович Зарницын пристроился гораздо умнее и что Катерина Ивановна
не в эти выборы, так в другие непременно выведет его в предводители.
Лиза как вошла — села на диван и
не трогалась с
места. Эта обстановка была для нее совершенно нова: она еще никогда
не находилась в подобном положении.
Теперь только Лиза заметила, что этот час в здешнем
месте не считается поздним.
Прошло два года. На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые петербургские дни сменялись темными холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее
не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время картины людных
мест города, они
не могли дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов Петербургской стороны.
— Да то ж вот все, как и знаешь, как и прежде бывало: моркотно молоденькой, — нигде
места не найдем.
Здесь
не было заметно особенной хлопотливости о
местах, которая может служить вряд ли
не самою характерною чертою петербургского умственного пролетариата.
— Вы ему разъясните, что это
не все мы здесь, что у нас есть свои люди и в других
местах.
— Господа! по
местам; интересная вещь: вопрос о прислуге. Бахарева, кажется, еще
не знакома с этим вопросом.
Толстый, мясистый, как у попугая, язык занимал так много
места во рту этого геркулеса, что для многих звуков в этом рту
не оставалось никакого
места.
— Муж ваш
не может ничего сделать, да и
не станет ничего делать. Кто возьмет на себя такие хлопоты? Это
не о
месте по службе попросить.
— Нарочно чертов сын заховался, — отвечал Бачинский. — А здесь самое первое
место для нас. Там сзади проехали одно болото, тут вот за хатою, с полверсты всего, — другое, а уж тут справа идет такая трясина, что
не то что москаль, а и сам дьявол через нее
не переберется.
— Ну, это мы увидим, — отвечал Розанов и, сбросив шубу, достал свою карточку, на которой еще прежде было написано: «В четвертый и последний раз прошу вас принять меня на самое короткое время. Я должен говорить с вами по делу вашей свояченицы и смею вас уверить, что если вы
не удостоите меня этой чести в вашем кабинете, то я заговорю с вами в другом
месте».
Чтобы предупредить возможность такого свидания, которое могло очень неприятно подействовать на Лизу, Розанов сказал, что Альтерзон вчера возвратился и что завтра утром они непременно будут иметь свидание, а потому личное посещение Лизы
не может иметь никакого
места.