Неточные совпадения
— Кто ж это вам сказал, что
здесь ничего
не делают?
Не угодно ли присмотреться самой-то тебе поближе. Может быть,
здесь еще более работают, чем где-нибудь. У нас каждая почти одним своим трудом живет.
— Да так, неш это по злобе! Так враг-то смущает. Он ведь в мире так
не смущает, а
здесь, где блюдутся, он тут и вередует.
Молодая, еще очень хорошенькая женщина и очень нежная мать, Констанция Помада с горем видела, что на мужа ни ей, ни сыну надеяться нечего, сообразила, что слезами
здесь ничему
не поможешь, а жалобами еще того менее, и стала изобретать себе профессию.
Мать этих детей, расставшись с мужем, ветрилась где-то за границей, и о ней
здесь никто
не думал.
— Вот твой колыбельный уголочек, Женичка, — сказал Гловацкий, введя дочь в эту комнату. —
Здесь стояла твоя колыбелька, а материна кровать вот тут, где и теперь стоит. Я ничего
не трогал после покойницы, все думал: приедет Женя, тогда как сама хочет, — захочет, пусть изменяет по своему вкусу, а
не захочет, пусть оставит все по-материному.
К его резкости
здесь все привыкли и нимало ею
не тяготятся, даже очень его любят.
— Да, оне читают, а мне это
не нравится. Мы в институте доставали разные русские журналы и все читали, а
здесь ничего нет. Вы какой журнал выписали для Женни?
Если любите натуру, в изучении которой
не можем вам ничем помочь ни я, ни мои просвещенные друзья, сообществом которых мы
здесь имеем удовольствие наслаждаться, то вот рассмотрите-ка, что такое под черепом у Юстина Помады.
— Вы
здесь ничем
не виноваты, Женичка, и ваш папа тоже. Лиза сама должна была знать, что она делает. Она еще ребенок, прямо с институтской скамьи и позволяет себе такие странные выходки.
— Да это вовсе
не в том дело.
Здесь никто
не сердился и
не сердится, но скажите, пожалуйста, разве вы, Женни, оправдываете то, что сделала сестра Лиза по своему легкомыслию?
— Здравствуй, Женичка! — безучастно произнесла Ольга Сергеевна, подставляя щеку наклонившейся к ней девушке, и сейчас же непосредственно продолжала: — Положим, что ты еще ребенок, многого
не понимаешь, и потому тебе, разумеется, во многом снисходят; но, помилуй, скажи, что же ты за репутацию себе составишь? Да и
не себе одной: у тебя еще есть сестра девушка. Положим опять и то, что Соничку давно знают
здесь все, но все-таки ты ее сестра.
— Да вот, думал,
не встречу ли его
здесь.
Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным были на вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал быть, но
не приехал. Лиза и
здесь, по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили, ушла в свою комнату с Женей.
— Кто с вами был
здесь за воротами? — спросила Вязмитинова Женни,
не выпуская из рук чашки с моченым горохом.
— И должен благодарить, потому что эта идеальность тебя до добра
не доведет. Так вот и просидишь всю жизнь на меревском дворе, мечтая о любви и самоотвержении, которых на твое горе
здесь принять-то некому.
Бежит Помада под гору, по тому самому спуску, на который он когда-то несся орловским рысаком навстречу Женни и Лизе. Бежит он сколько есть силы и то попадет в снежистый перебой, что пурга
здесь позабыла, то раскатится по наглаженному полозному следу, на котором
не удержались пушистые снежинки. Дух занимается у Помады. Злобствует он, и увязая в переносах, и падая на голых раскатах, а впереди, за Рыбницей, в ряду давно темных окон, два окна смотрят, словно волчьи глаза в овраге.
— Что это, головы-то
не вынесть? Ну, об этом еще подумаем завтра. Зачем голове даром пропадать? А теперь… куда бы это поместить Лизавету Егоровну? Помада! Ты
здесь весь двор знаешь?
— Ну, и прекрасно, и птичницу сюда на минутку пошлите, а мы сейчас переведем Лизавету Егоровну. Только чтоб она вас
здесь не застала: она ведь, знаете, такая… деликатная, — рассказывал доктор, уже сходя с конторского крылечка.
— Ничего, дышит спокойно и спит. Авось, ничего
не будет худого. Давай ложиться спать, Помада. Ложись ты на лавке, а я
здесь на столе прилягу, — также шепотом проговорил доктор.
Когда люди входили в дом Петра Лукича Гловацкого, они чувствовали, что
здесь живет совет и любовь, а когда эти люди знакомились с самими хозяевами, то уже они
не только чувствовали витающее
здесь согласие, но как бы созерцали олицетворение этого совета и любви в старике и его жене. Теперь люди чувствовали то же самое, видя Петра Лукича с его дочерью. Женни, украшая собою тихую, предзакатную вечерню старика, умела всех приобщить к своему чистому празднеству, ввести в свою безмятежную сферу.
С приездом Женни
здесь все пошло жить. Ожил и помолодел сам старик, сильнее зацвел старый жасмин, обрезанный и подвязанный молодыми ручками; повеселела кухарка Пелагея, имевшая теперь возможность совещаться о соленьях и вареньях, и повеселели самые стены комнаты, заслышав легкие шаги грациозной Женни и ее тихий, симпатичный голосок, которым она, оставаясь одна, иногда безотчетно пела для себя: «Когда б он знал, как пламенной душою» или «Ты скоро меня позабудешь, а я
не забуду тебя».
—
Здесь лампада гаснет и так воняет, что мочи нет дышать, — проговорила Лиза,
не обращая никакого внимания на вошедшую.
— Да какая ж драма? Что ж, вы на сцене изобразите, как он жену бил, как та выла, глядючи на красный платок солдатки, а потом головы им разнесла? Как же это ставить на сцену! Да и борьбы-то нравственной
здесь не представите, потому что все грубо, коротко. Все
не борется, а… решается. В таком быту народа у него нет своей драмы, да и быть
не может: у него есть уголовные дела, но уж никак
не драмы.
Зарницын, единственный сын мелкопоместной дворянской вдовы, был человек другого сорта. Он жил в одной просторной комнате с самым странным убранством, которое всячески давало посетителю чувствовать, что квартирант вчера приехал, а завтра непременно очень далеко выедет. Даже большой стенной ковер, составлявший одну из непоследних «шикозностей» Зарницына, висел микось-накось, как будто его
здесь не стоило прибивать поровнее и покрепче, потому что владелец его скоро вон выедет.
Здесь Лизе
не было особенно приютно, потому что по зале часто проходили и сестры, и отец, и беспрестанно сновали слуги; но она привыкла к этой беготне и
не обращала на нее ровно никакого внимания.
— Мне все равно, что вы сделаете из моих слов, но я хочу сказать вам, что вы непременно и как можно скорее должны уехать отсюда. Ступайте в Москву, в Петербург, в Париж, куда хотите, но
не оставайтесь
здесь. Вы
здесь скоро… потеряете даже способность сближаться.
— Нет, вы
не смейтесь. То, о чем я хочу спросить вас, для меня вовсе
не смешно, Евгения Петровна.
Здесь дело идет о счастье целой жизни.
Это была русская женщина, поэтически восполняющая прелестные типы женщин Бертольда Ауэрбаха. Она
не была второю Женни, и
здесь не место говорить о ней много; но автор, находясь под неотразимым влиянием этого типа, будет очень жалеть, если у него
не достанет сил и уменья когда-нибудь в другом месте рассказать, что за лицо была Марья Михайловна Райнер, и напомнить ею один из наших улетающих и всеми позабываемых женских типов.
Все
здесь делается
не спеша, тихо, опустя голову.
Розанов с изумлением оглядел комнату: Рациборского
здесь не было, а голос его раздавался у них над самым ухом.
Отсюда ничего
не слышно; этот ковер и мебель удивительно скрадывают звуки, да я и сам заботился, чтобы мне ничто
не мешало заниматься; поэтому звонок, который вы
здесь слышите, просто соединен, на случай выхода слуги, с наружным колокольчиком.
Вы извините, пожалуйста, что я
не предупредил вас,
здесь нет никаких тайн, — проговорил Рациборский и, пригласив гостей идти в общие комнаты, вышел.
Только
не могли никак уговорить идти Барилочку и Арапова. Эти упорно отказывались, говоря, что у них
здесь еще дело.
Но Ярошиньского
здесь не было.
Не было
здесь добродушного седого офицера бывших войск польских.
Райнер очень жалел, что он сошелся с Пархоменко; говорил, что Пархоменко непременно напутает чего-нибудь скверного, и сетовал, что он никому ни
здесь, ни в Петербурге, ни в других местах
не может открыть глаз на этого человека.
— Именно воздух чище: в них меньше все прокурено ладаном, как в ваших палатках. И еще в Москве нет разума: он потерян.
Здесь идет жизнь
не по разуму, а по предрассудкам. Свободомыслящих людей нет в Москве, — говорил ободренный Пархоменко.
Розанова
здесь никто
не знал, и он сидел молча, наблюдая новое общество.
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его
не приспит, и душа его жива будет и к Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его совсем с душою пожирает, потому она и на небо
не смотрит; очи горе
не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
— Или адресные билеты, — зачинал другой. — Что это за билеты? Склыка одна да беспокойство. Нет, это
не так надо устроить! Это можно устроить в два слова по целой России, а
не то что
здесь да в Питере, только склыка одна. Деньги нужны — зачем
не брать, только с чего ж бы и нас
не спросить.
Здесь восточная чувственность, располагавшая теперь
не копейками, натертыми ртутью, а почтенною тысячною суммою, свела его с черноокой гречанкой, с которою они, страшась ревнивых угроз прежнего ее любовника, за неимением заграничного паспорта, умчались в Гапсаль.
В тот вечер, когда происходил этот разговор, было и еще одно существо, которое было бы очень способно покраснеть от здешних ораторств, но оно
здесь было еще ново и
не успело осмотреться.
Райнера
здесь не было, а Розанов все мог слушать, и его способность слушать все насчет Лизы через несколько страниц, может быть, и объяснится.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой были
не удачнее первых.
Здесь также успокоивали ее от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай всяких его увлечений.
— И вам
не пришло в голову ничего разузнать, чего он сидит
здесь, в России?
И потому она
не понимала, как этот человек, бывший в уездной глуши радикалом,
здесь стал вдруг удерживать других от крушительной работы Ильи Муромца.
— Что, вы думаете, этого
здесь не повторится?
Они переехали в город, но
не успела Полинька
здесь осмотреться, как мужа ее взяли в острог за составление и выдачу фальшивых векселей.
Здесь я один, и вы, стало быть, ничем
не рискуете, вверяя мне свое развитие.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер
здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли
здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них!
не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу
здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы
здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела
не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас
здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.