Неточные совпадения
С летами все это обошлось; старики, примирившись с молодой монахиней, примерли; брат, над которым она имела сильный умственный перевес, возвратясь из своих походов, очень подружился с нею; и вот сестра Агния уже осьмой год сменила умершую игуменью Серафиму и блюдет суровый устав приюта
не умевших найти в жизни ничего, кроме
горя и страдания.
Мать Агния тихо вошла в комнату, где спали маленькие девочки, тихонько приотворила дверь в свою спальню и, видя, что там только
горят лампады и ничего
не слышно, заключила, что гости ее уснули, и, затворив опять дверь, позвала белицу.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит
горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак
не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
Молодая, еще очень хорошенькая женщина и очень нежная мать, Констанция Помада с
горем видела, что на мужа ни ей, ни сыну надеяться нечего, сообразила, что слезами здесь ничему
не поможешь, а жалобами еще того менее, и стала изобретать себе профессию.
— Ну, бог знает что, Лиза! Ты
не выдумывай себе, пожалуйста,
горя больше, чем оно есть.
Женни заметила при свете луны, как на глазах Лизы блеснули слезы, но
не слезы
горя и отчаяния, а сердитые, непокорные слезы, и прежде чем она успела что-нибудь сообразить, та откинула волосы и резко сказала...
На столе у него
горела сальная свечка, распространяя вокруг себя
не столько света, сколько зловония; на лежанке чуть-чуть пищал угасавший самовар, и тут же стоял графин с водкой и большая деревянная чашка соленых и несколько промерзлых огурцов.
— И должен благодарить, потому что эта идеальность тебя до добра
не доведет. Так вот и просидишь всю жизнь на меревском дворе, мечтая о любви и самоотвержении, которых на твое
горе здесь принять-то некому.
Бежит Помада под
гору, по тому самому спуску, на который он когда-то несся орловским рысаком навстречу Женни и Лизе. Бежит он сколько есть силы и то попадет в снежистый перебой, что пурга здесь позабыла, то раскатится по наглаженному полозному следу, на котором
не удержались пушистые снежинки. Дух занимается у Помады. Злобствует он, и увязая в переносах, и падая на голых раскатах, а впереди, за Рыбницей, в ряду давно темных окон, два окна смотрят, словно волчьи глаза в овраге.
Они
не стремились окреститься во имя какой бы то ни было теории, а просто, наивно и честно желали добра и
горели нетерпением всячески ему содействовать.
Ни старик, ни Женни, ни Вязмитинов
не осуждали Ипполита, но сильно скорбели об ожидавшей его участи. Зарницын потирал от радости руки и
горой стоял за Ипполита.
— Что ж делать! — сказала она, выслушав первый раз отчаянный рассказ Женни. — Береги отца, вот все, что ты можешь сделать, а
горем уж ничему
не поможешь.
— А бог ее ведает! Ее никак разобрать нельзя. Ее ведь если расспросить по совести, так она и сама
не знает, из-за чего у нее сыр-бор
горит.
—
Горе людское, неправда человеческая — вот что! Проклят человек, который спокойно смотрит на все, что происходит вокруг нас в наше время. Надо помогать, а
не сидеть сложа руки. Настает грозный час кровавого расчета.
Ребенок, пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским
горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною. Только весною 1840 года она сказала мужу: «Бог услышал мою молитву: я
не одна».
За ледяными
горами Швейцарии
не так жарки казались вести, долетавшие из Франции, и старик Райнер оставался при своем деле.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все
не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за
гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Райнеру видится его дед, стоящий у столба над выкопанной могилой. «Смотри, там Рютли», — говорит он ребенку, заслоняя с одной стороны его детские глаза. «Я
не люблю много слов. Пусть Вильгельм будет похож сам на себя», — звучит ему отцовский голос. «Что я сделаю, чтоб походить самому на себя? — спрашивает сонный юноша. — Они сделали уже все, что им нужно было сделать для этих
гор».
Изредка только по этому простору сидят убогие деревеньки, в которых живут люди,
не знакомые почти ни с какими удобствами жизни; еще реже видны бедные церкви, куда народ вносит свое
горе, свою радость.
— Да, я знаю, что это фамильная вещь, что вы ею дорожите, и хотела умереть, чтоб уж
не сказать вам этого
горя.
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его
не приспит, и душа его жива будет и к Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его совсем с душою пожирает, потому она и на небо
не смотрит; очи
горе не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
—
Горе, друг мой, а
не годы считать надо.
— Откроем приют для угнетенных; сплотимся, дружно поможем общими силами частному
горю и защитим личность от семьи и общества. Сильный поработает за бессильного: желудки
не будут пугать, так и головы смелее станут. Дело простое.
— Ну, это все равно. Дело
не в том, а вы равнодушны к человеческому
горю; вы только пугаете людей и стараетесь при каждом, решительно при каждом случае отклонять людей от готовности служить человечеству. Вы портите дело, вы отстаиваете рутину, — вы, по-моему, человек решительно вредный. Это мое откровенное о вас мнение.
Так проводили время наши сокольницкие пустынники, как московское небо стало хмуриться, и в одно прекрасное утро показался снежок. Снежок, конечно, был пустой, только выпал и сейчас же растаял; но тем
не менее он оповестил дачников, что зима стоит недалеко за Валдайскими
горами. Надо было переезжать в город.
Розанов дал Паше денег и послал ее за Помадой. Это был единственный человек, на которого Розанов мог положиться и которому
не больно было поверить свое
горе.
Неточные совпадения
Да если спросят, отчего
не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то
не позабыть сказать, что начала строиться, но
сгорела.
Вино валит крестьянина, // А
горе не валит его?
Беден, нечесан Калинушка, // Нечем ему щеголять, // Только расписана спинушка, // Да за рубахой
не знать. // С лаптя до ворота // Шкура вся вспорота, // Пухнет с мякины живот. // Верченый, крученый, // Сеченый, мученый, // Еле Калина бредет: // В ноги кабатчику стукнется, //
Горе потопит в вине. // Только в субботу аукнется // С барской конюшни жене…
«Точеные-то столбики // С балкону, что ли, умница?» — // Спросили мужики. // — С балкону! // «То-то высохли! // А ты
не дуй!
Сгорят они // Скорее, чем карасиков // Изловят на уху!»
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось
горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!