По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе
на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Неточные совпадения
Они ровесницы с Лизой Бахаревой, вместе они поступили в один институт, вместе окончили курс и вместе спешат
на бессменных лошадях,
каждая под свои родные липы.
У нее бывает почти весь город, и она
каждого встречает без всякого лицезрения, с тем же спокойным достоинством, с тою же сдержанностью, с которою она теперь смотрит
на медленно подъезжающий к ней экипаж с двумя милыми ей девушками.
— Давно мы не видались, детки, — несколько нараспев произнесла игуменья, положив
на колени
каждой девушке одну из своих белых, аристократических рук.
Затем, разве для полноты описания, следует упомянуть о том, что город имеет пять каменных приходских церквей и собор. Собор славился хором певчих, содержимых от щедрот Никона Родионовича, да пятисотпудовым колоколом,
каждый праздник громко, верст
на десять кругом, кричавшим своим железным языком о рачительстве того же Никона Родионовича к благолепию дома божия.
— Вот место замечательное, — начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом
на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино плечо: «В
каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
Женни несколько раз хотелось улыбнуться, глядя
на это пажеское служение Помады, но эта охота у нее пропадала тотчас, как только она взглядывала
на серьезное лицо Лизы и болезненно тревожную внимательность кандидата к
каждому движению ее сдвинутых бровей.
Эта слабонервная девица, возложившая в первый же год по приезде доктора в город честный венец
на главу его,
на третий день после свадьбы пожаловалась
на него своему отцу,
на четвертый — замужней сестре, а
на пятый — жене уездного казначея, оделявшего
каждое первое число пенсионом всех чиновных вдовушек города, и пономарю Ефиму, раскачивавшему
каждое воскресенье железный язык громогласного соборного колокола.
А я вам доложу, что она есть, и есть она у
каждого такого народа своя, с своим складом, хоть ее
на театре представлять, эту борьбу, и неловко.
Надежд! надежд! сколько темных и неясных, но благотворных и здоровых надежд слетают к человеку, когда он дышит воздухом голубой, светлой ночи, наступающей после теплого дня в конце марта. «Август теплее марта», говорит пословица. Точно, жарки и сладострастны немые ночи августа, но нет у них того таинственного могущества, которым мартовская ночь
каждого смертного хотя
на несколько мгновений обращает в кандидата прав Юстина Помаду.
Каждое утро, напившись чаю, она усаживалась
на легком плетеном стуле под окном залы, в которую до самого вечера не входило солнце.
Лиза сидела против Помады и с напряженным вниманием смотрела через его плечо
на неприятный рот докторши с беленькими, дробными мышиными зубками и
на ее брови, разлетающиеся к вискам, как крылья копчика, отчего этот лоб получал какую-то странную форму, не безобразную, но весьма неприятную для
каждого привыкшего искать
на лице человека черт, более или менее выражающих содержание внутреннего мира.
— Дело у
каждого из нас
на всяком месте, возле нас самих, — и, вздохнув гражданским вздохом, добавил: — именно возле нас самих, дело повсюду, повсюду дело ждет рук, доброй воли и уменья.
То Арапов ругает
на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести в глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в
каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
— Низость, это низость — ходить в дом к честной женщине и петь
на ее счет такие гнусные песни. Здесь нет ее детей, и я отвечаю за нее
каждому, кто еще скажет
на ее счет хоть одно непристойное слово.
Главным предметом разговора было внушение Доленговскому строгой обязанности неуклонно наблюдать за
каждым шагом Рациборского и сообщать обо всем Ярошиньскому, адресуя в Вену, poste-restante, [До востребования (франц.).]
на имя сеньора Марцикани.
Сусанна росла недовольною Коринной у одной своей тетки, а Вениамин, обличавший в своем характере некоторую весьма раннюю нетерпимость, получал от родительницы
каждое первое число по двадцати рублей и жил с некоторыми военными людьми в одном казенном заведении. Он оттуда каким-то образом умел приходить
на университетские лекции, но к матери являлся только раз в месяц. Да, впрочем, и сама мать стеснялась его посещениями.
Внимательно смотрел Розанов
на этих стариков, из которых в
каждом сидел семейный тиран, способный прогнать свое дитя за своеволие сердца, и в
каждом рыдал Израиль «о своем с сыном разлучении».
Два проходившие мещанина оглянулись
на доктора: он оглянулся
на них, и
каждый пошел своею дорогою.
Полинька более всех слышала такие отзывы от тех самых своих дядей, которые общими усилиями устраивали ее свадьбу с Калистратовым, и приписывала большинство дурных толков о муже злобе дядей, у которых Калистратов, наступя
на горло, отбирал
каждую порошинку, принадлежавшую Полиньке.
Она придумала, как встретить
каждое слово мужа, который, по ее соображениям, непременно не нынче, так завтра сдастся и пойдет
на мировую; но дни шли за днями, а такого поползновения со стороны Розанова не обнаруживалось.
Потому голодный во сто раз сильнее чувствует всякую несправедливость, и, стало быть, не прихоть породила идею в праве
каждого на труд и хлеб.
Таким образом,
на долю
каждого более или менее работающего человека приходилось по крайней мере по одному человеку, ничего не работающему, но постоянно собирающемуся работать.
Прямым последствием таких речей явилась мысль зажить
на новых началах; создать, вместо вредной родовой семьи, семью разумную, соединяемую не родством, а единством интересов и стремлений, и таким образом защитить
каждого общими силами от недостатков, притеснений и напастей.
Вязмитинов не требовал, чтобы жена его не принимала в его отсутствие своих провинциальных друзей, но
каждый раз, встретясь с кем-нибудь из них или со всеми вместе в передней, надувался
на несколько дней
на жену и тщательно хранил многознаменательное молчание.
— Надеюсь, милостивые государи, что это недорого и что в раздельности
каждый из нас не мог прожить
на эту сумму, имея все те удобства, какие нам дало житье ассоциацией».
— Так вот, господа, — начал Белоярцев, — вы сами видите
на опыте несомненные выгоды ассоциации. Ясное дело, что, издержав в месяц только по двадцати пяти рублей,
каждый из нас может сделать невозможные для него в прежнее время сбережения и ассоциация может дозволить себе
на будущее время несравненно большие удобства в жизни и даже удовольствия.
Райнер помогал
каждой, насколько был в силах, и это не могло не отозваться
на его собственных занятиях, в которых начали замечаться сильные упущения. К концу месяца Райнеру отказали за неглижировку от нескольких уроков. Он перенес это весьма спокойно и продолжал еще усерднее помогать в работах женщинам Дома.
Подписи не было, но тотчас же под последнею строкою начиналась приписка бойкою мужскою рукою: «Так как вследствие особенностей женского организма
каждая женщина имеет право иногда быть пошлою и надоедливою, то я смотрю
на ваше письмо как
на проявление патологического состояния вашего организма и не придаю ему никакого значения; но если вы и через несколько дней будете рассуждать точно так же, то придется думать, что у вас есть та двойственность в принципах, встречая которую в человеке от него нужно удаляться.
Женни была как
на ножах. Мало того, что
каждую минуту за драпировку ее спальни могли войти горничная или Абрамовна, туда мог войти муж, которого она ожидала беспрестанно.
Редактор Папошников, очень мало заботящийся о своей популярности,
на самом деле был истинно прекрасным человеком, с которым
каждому хотелось иметь дело и с которым многие умели доходить до безобидного разъяснения известной шарады: «неудобно к напечатанию», и за всем тем все-таки думали: «этот Савелий Савельевич хоть и смотрит кондитером, но „человек он“.»
— Какие вы все несчастные! Боже мой, боже мой! как посмотрю я
на вас, сердце мое обливается кровью: тому так, другому этак, —
каждый из вас не жизнь живет, а муки оттерпливает.