Неточные совпадения
Тарантас поехал, стуча по мостовинам; господа пошли сбоку его по левую сторону, а Юстин Помада с неопределенным чувством одиночества, неумолчно вопиющим в
человеке при виде людского счастия, безотчетно перешел на другую сторону моста и, крутя у себя
перед носом сорванный стебелек подорожника, брел одиноко, смотря на мерную выступку усталой пристяжной.
— У
человека факты живые
перед глазами, а он уж и их не видит, — говорил Розанов, снимая с себя сапоги. — Стану я факты отрицать, не выживши из ума! Просто одуреваешь ты, Помада, просто одуреваешь.
Предоставляя решение настоящего вопроса истории, с благоговением преклоняемся
перед роком, судившим нам зреть святую минуту пробуждения, видеть лучших
людей эпохи, оплаканной в незабвенных стихах Хомякова, и можем только воскликнуть со многими: поистине велик твой Бог, земля русская!
Она понимала и отца, и Вязмитинова, и доктора, и условия, в которых так или иначе боролись представлявшиеся ей
люди, и осмыслена была развернутая
перед ее окном широкая страница вечной книги.
— Да так.
Перед этой, как
перед грозным ангелом, стоишь, а та такая чистая, что где ты ей
человека найдешь. Как к ней с нашими-то грязными руками прикоснуться.
— Вот место замечательное, — начал он, положив
перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число
людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
— Мой муж… я его не осуждаю и не желаю ему вредить ни в чьем мнении, но он подлец, я это всегда скажу… я это скажу всем,
перед целым светом. Он, может быть, и хороший
человек, но он подлец… И нигде нет защиты! нигде нет защиты!
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент
перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы
люди у ворот не останавливались; только всего и было.
У некоторых дам он слыл за очень умного
человека и
перед ними обыкновенно печоринствовал.
Марья Михайловна постоянно грустила между чужими
людьми, рвалась на родину и, покоряясь необходимости, смирялась и молилась
перед образом в русской золоченой ризе.
Молодой
человек засыпал, начитавшись Тацита или биографий Плутарха, и горячо настроенное воображение принималось рисовать
перед ним могучие образы, высокие, вдохновляющие картины.
Далее, в углублении комнаты, стояли мягкий полукруглый диван и несколько таких же мягких кресел, обитых зеленым трипом.
Перед диваном стоял небольшой ореховый столик с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка, на которой свободно могли улечься два
человека, ноги к ногам. У четвертой стены, прямо против дивана и орехового столика, были два шкафа с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая на кольцах по медной проволоке.
— Господа! позвольте мне представить вам новое лицо, которое вы должны принять по-братски, — произнес Рациборский, подводя Розанова за руку к столику,
перед которым сидели четыре
человека.
— А вот
перед вами сколько
человек? Один, два, три… ну, четвертый, положим, поляк… и все одного мнения, и все пойдем и ляжем…
— Ничего, значит, народ не думает, — ответил Белоярцев, который незадолго
перед этим вошел с Завулоновым и сел в гостиной, потому что в зале
человек начал приготовлять закуску. — Думает теперича он, как ему что ни в самом что ни есть наилучшем виде соседа поприжать.
Кроме того, этот маленький зверек обладал непомерным самолюбием. Он никогда не занимался обыкновенными, недальновидными
людьми и предоставлял им полное право верить в маркизин ум, предполагать в ней обширные способности и даже благоговеть
перед ее фразами. Но зато он вволю потешался над
людьми умными.
Наконец Лобачевский встал, молча зажег свою свечку и, молча протянув Розанову свою руку, отправился в свою комнату. А Розанов проходил почти целую зимнюю ночь и только
перед рассветом забылся неприятным, тревожным сном, нисходящим к
человеку после сильного потрясения его оскорблениями и мучительным сознанием собственных промахов, отнимающих у очень нервных и нетерпеливых
людей веру в себя и в собственный свой ум.
— Так-с; они ни больше ни меньше, как выдали студента Богатырева, которого увезли в Петербург в крепость;
передавали все, что слышали на сходках и в домах, и, наконец, Розанов украл, да-с, украл у меня вещи, которые, вероятно, сведут меня, Персиянцева и еще кого-нибудь в каторжную работу. Но тут дело не о нас. Мы
люди, давно обреченные на гибель, а он убил этим все дело.
Розанов — вспомнил Нечаев, но это опять не подходило: там теснота и дети, да и снова Ольга Александровна может сразу выкинуть колено, которое развернет
перед чужими
людьми то, что Розанов всегда старался тщательно скрывать и маскировать.
Заведение уже было пусто; только за одним столиком сидели два
человека,
перед которыми стояла водка и ветчина с хреном.
— Иная, батюшка, и при отце с матерью живет, да ведет себя так, что за стыд головушка гинет, а другая и сама по себе, да чиста и
перед людьми и
перед Господом. На это взирать нечего. К чистому поганое не пристанет.
В комнате светло.
Перед ней Бертольди развязывает шляпку, на полу «Учение о пище», у двери двое незнакомых
людей снимают свои пальто, на столе потухший самовар и карточка.
Пустынная зала, приведенная относительно в лучший порядок посредством сбора сюда всей мебели из целого дома, оживилась шумными спорами граждан. Женщины, сидя около круглого чайного стола, говорили о труде; мужчины говорили о женщинах, в углу залы стоял Белоярцев, окруженный пятью или шестью
человеками.
Перед ним стояла госпожа Мечникова, держа под руку свою шестнадцатилетнюю сестру.
— Да кто лечит? Сулима наш прописывает. Вот сейчас
перед вашим приходом чуть с ним не подралась: рецепт прописал, да смотрю, свои осматки с ног скидает, а его новые сапожки надевает. Вам, говорит, пока вы больны, выходить некуда. А он молчит. Ну что же это такое: последние сапожонки, и то у живого еще с ног волокут! Ведь это ж аспиды, а не
люди.
Молодой
человек, которого назвали Кулею, приложил руку к околышу конфедератки и, осадив на один шаг своего коня, поехал, уступая старшему на пол-лошади
переда.
Швейцар позвонил два раза и
передал карточку появившемуся на лестнице
человеку, одетому, как одеваются некоторые концертисты.
Ему казалось, что он весь запылился, выпачкан липкой паутиной; встряхиваясь, он ощупывал костюм, ловя на нем какие-то невидимые соринки, потом, вспомнив, что, по народному поверью, так «обирают» себя
люди перед смертью, глубоко сунул руки в карманы брюк, — от этого стало неловко идти, точно он связал себя. И, со стороны глядя, смешон, должно быть, человек, который шагает одиноко по безлюдной окраине, — шагает, сунув руки в карманы, наблюдая судороги своей тени, маленький, плоский, серый, — в очках.
Неточные совпадения
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много
люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало
перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Подумавши, оставили // Меня бурмистром: правлю я // Делами и теперь. // А
перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр!
перед Последышем // Последний
человек! // У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, // Посмотришь, так подумаешь, // Что не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.
Г-жа Простакова. Без наук
люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть.
Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
"Было чего испугаться глуповцам, — говорит по этому случаю летописец, — стоит
перед ними
человек роста невеликого, из себя не дородный, слов не говорит, а только криком кричит".
По случаю бывшего в слободе Негоднице великого пожара собрались ко мне, бригадиру, на двор всякого звания
люди и стали меня нудить и на коленки становить, дабы я
перед теми бездельными
людьми прощение принес.