Неточные совпадения
— Да как же, матушка! Раз, что жар, а другое
дело, последняя станция до губерни-то. Близко, близко, а ведь сорок верст еще. Спознишься выехать, будет ни два ни полтора. Завтра, вон, люди говорят, Петров
день; добрые люди к вечерням
пойдут; Агнии Николаевне и сустреть вас некогда будет.
Как только кандидат Юстин Помада пришел в состояние, в котором был способен сознать, что в самом
деле в жизни бывают неожиданные и довольно странные случаи, он отодвинулся от мокрой сваи и хотел
идти к берегу, но жестокая боль в плече и в боку тотчас же остановила его.
Был десятый час утра,
день стоял прекрасный, теплый и безоблачный; дорога до Мерева
шла почти сплошным дубнячком.
Шаг ступлю — не так ступила; слово скажу — не так сказала; все не так, все им не нравится, и
пойдет на целый
день разговор.
Все, что вдруг
пошло массою, было деморализовано от ранних
дней, все слышало ложь и лукавство; все было обучено искать милости, помня, что «ласковое телятко двух маток сосет».
Когда распочалась эта пора пробуждения, ясное
дело, что новые люди этой эпохи во всем рвались к новому режиму, ибо не видали возможности
идти к добру с лестью, ложью, ленью и всякою мерзостью.
Шло только
дело о правде в жизни.
В субботу говельщицы причащались за ранней обедней. В этот
день они рано встали к заутрене, уморились и, возвратясь домой, тотчас после чаю заснули, потом пообедали и
пошли к вечерне.
— Нет, вы не смейтесь. То, о чем я хочу спросить вас, для меня вовсе не смешно, Евгения Петровна. Здесь
дело идет о счастье целой жизни.
Дела Райнера
шли отлично. Капитал его рос, здоровье служило, врожденной энергии было много, женою был счастлив без меры, — чего же более?
И все опять тихо; шепот совсем не слышен, и Райнер только отличает тихий голос Телля: «Я не
пойду на Рютли. Рассуждайте сами, а если вам понадобится
дело, тогда зовите меня».
Только не могли никак уговорить
идти Барилочку и Арапова. Эти упорно отказывались, говоря, что у них здесь еще
дело.
— Или опять пятипроцентные, — замечал третий. — С чего они упали? Как об этом ученые понимают? А мы просто это
дело понимаем. Меняло скупает пятипроцентные: куда он
девает? Ему деньги нужны, а он билеты скупает. Дело-то видно, куда они
идут: всё в одни руки и
идут и оттуда опять к цене выйдут, а казна в стороне.
Счастливое лето
шло в Гапсале быстро; в вокзале показался статный итальянский граф, засматривающийся на жгучую красоту гречанки; толстоносый Иоська становился ей все противнее и противнее, и в одно прекрасное утро гречанка исчезла вместе с значительным еще остатком украденной в откупе кассы, а с этого же
дня никто более не встречал в Гапсале и итальянского графа — поехали в тот край, где апельсины зреют и яворы шумят.
— К воскресным школам! Нет, нам надо
дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только
идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Дни шли за
днями; дом маркизин заметно пустел, феи хотя продолжали презрительно говорить об одной партии, но столь же презрительно и даже еще более презрительно отзывались и о другой.
Кто знает, как бы это
шло далее месяца, но случай не дал
делу затянуться и так долго.
В опустевших домах теперь
пошла новая жизнь. Розанов, проводив Бахаревых, в тот же
день вечером зашел к Лизе и просидел долго за полночь. Говорили о многом и по-прежнему приятельски, но не касались в этих разговорах друг друга.
Дело у нее кое-как
пошло и при ее неутомимых стараниях обещало ей сделаться
делом очень выгодным. Но в это же время окончился суд над мужем.
— Отлично, — ну я, брат, утром должен сходить; вечером нехорошо: целый
день приехал, и вечером
идти. Я утром.
— Эх, брат, Юстин Феликсович: надо, милый,
дело делать, надо трудиться, снискивать себе добрую репутацию, вот что надо делать. Никакими форсированными маршами тут
идти некуда.
— А! Бахарева, как это в самом
деле идет к нему — постепеновец, — опять приставала Бертольди.
Спустя два
дня он опять зашел после обеда к Калистратовой, чтоб
идти с нею к Лизе.
Она придумала, как встретить каждое слово мужа, который, по ее соображениям, непременно не нынче, так завтра сдастся и
пойдет на мировую; но
дни шли за
днями, а такого поползновения со стороны Розанова не обнаруживалось.
На другой
день Дмитрий Петрович слушал разговор Ольги Александровны — какие на свете бывают подлецы и развратники, грубые с женами и нежные с метресками. Но и это нимало не вывело Розанова из его спокойного положения. Он только побледнел немножко при слове метреска: не
шло оно к Полиньке Калистратовой.
Дела Розанова
шли ни хорошо и ни дурно. Мест служебных не было, но Лобачевский обещал ему хорошую работу в одном из специальных изданий, — обещал и сделал. Слово Лобачевского имело вес в своем мире. Розанов прямо становился на полторы тысячи рублей годового заработка, и это ему казалось очень довольно.
Собственные
дела Лизы
шли очень худо: всегдашние плохие лады в семье Бахаревых, по возвращении их в Москву от Богатыревых, сменились сплошным разладом. Первый повод к этому разладу подала Лиза, не перебиравшаяся из Богородицкого до самого приезда своей семьи в Москву. Это очень не понравилось отцу и матери, которые ожидали встретить ее дома.
Пошли упреки с одной стороны, резкие ответы с другой, и кончилось тем, что Лиза, наконец, объявила желание вовсе не переходить домой и жить отдельно.
С отъездом Полиньки Калистратовой круг Лизиных посетителей сократился решительно до одного Помады, через которого
шла у Лизы жаркая переписка и делались кое-какие
дела.
— Как же: у нее
дела идут.
Целые
дни шла бесконечная сутолка и неумолчные речи о том, при каких мерах возможно достижение общей гармонии житейских отношений?
Трепка, вынесенная им в первом общем собрании, его еще не совсем пришибла. Он скоро оправился, просил Райнера не обращать внимания на то, что сначала
дело идет не совсем на полных социальных началах, и все-таки помогать ему словом и содействием. Потом обошел других с тою же просьбою; со всеми ласково поговорил и успокоился.
В один из хороших, теплых
дней, — именно в тот
день; когда случился нижеследующий анекдот, — Ревякин, Красин и Мечникова с Агатой наняли карету и отправились в Парголово. Оставив экипаж, они
пошли побродить по лесу и разбрелись. Агата
шла с Красиным, а Мечникова как-то приотстала с Ревякиным, и очень долго одна пара не могла в лесу найти другую.
Дела Дома
шли по-старому, то есть у большинства домашних граждан не было никакой работы, и готовые деньги проживались с невозмутимым спокойствием, но зато спокойствие это было уж истинно невозмутимое.
«Чем черт, дескать, не шутит! А может быть, и в самом
деле правда, что я могу писать», — подумала она и оделась в Марфино платье, а Белоярцев в поддевочку, и пейзанами
пошли вечерком посидеть в портерную.
На другой же
день после такого разговора Белоярцев
пошел погулять и, встречаясь с старыми своими знакомыми по житью в мире, говорил...
— Ну,
идите же к нам: ваше участие в
деле может его поправить.
Идешь по этой дорожке, как по
дну какого-то глубокого рва или по бесконечной могиле.
Поздними осенними сумерками холодного литовского
дня один из таких отрядов, состоявший из тридцати хорошо вооруженных всадников, осторожно
шел узенькою болотною дорожкою по пуще, на север от Беловежи.
— Нет-с, есть. — А повторительно опять тоже такое
дело: имел я в юных летах, когда еще находился в господском доме, товарища, Ивана Ивановича Чашникова, и очень их любил, а они
пошли в откупа, разбогатели и меня, маленького купца, неравно забыли, но, можно сказать, с презреньем даже отвергли, — так я вот желаю, чтобы они увидали, что нижнедевицкий купец Семен Лазарев хотя и бедный человек, а может держать себя на точке вида.
— Ну, а я на моем стою: некуда было
идти силам, они и
пошли в криворос. Вон за Питером во всю ширь распахивается великое земское
дело; оно прибрало к себе Звягина, соберет к себе и всех.