— Да, нахожу. Нахожу, что все эти нападки неуместны, непрактичны, просто сказать, глупы. Семью нужно переделать, так и училища переделаются. А то, что институты! У нас что ни семья, то ад, дрянь, болото. В институтах воспитывают плохо, а
в семьях еще несравненно хуже. Так что ж тут институты? Институты необходимое зло прошлого века и больше ничего. Иди-ка, дружочек, умойся: самовар несут.
Неточные совпадения
Село Мерево отстоит сорок верст от губернского города и
семь от уездного,
в котором отец Гловацкой служит смотрителем уездного училища.
По одиннадцатому году, она записала сына
в гимназию и содержала его все
семь лет до окончания курса, освобождаясь по протекции предводителя только от вноса пяти рублей
в год за сынино учение.
— Какое ж веселье, Лизанька? Так себе сошлись, — не утерпел на старости лет похвастаться товарищам дочкою. У вас
в Мереве, я думаю, гораздо веселее: своя
семья большая, всегда есть гости.
— Полноте сочинять, друг мой! — Как
в родной
семье не привыкнуть.
— Н… нет, они не поймут; они никог… да, ни… ког… да не поймут. Тетка Агния правду говорила. Есть, верно,
в самом деле
семьи, где еще меньше понимают, чем
в институте.
Лиза уж совсем эмансипировалась из-под домашнего влияния и на таких положениях уехала на третий день после прощального вечера со всею своею
семьею в губернский город.
Лиза снова расцеловала отца, и
семья с гостями разошлась по своим комнатам. Бахарев пошел с Гловацким
в его кабинет, а Лиза пошла к Женни.
Один чиновный чудак повел
семью голодать на литературном запощеванье и изобразил «Полицию вне полиции»; надворный советник Щедрин начал рассказывать такие вещи, что снова прошел слух, будто бы народился антихрист и «действует
в советницком чине».
Бахаревы вскоре после Святой недели всей
семьей переехали из города
в деревню, а Гловацкие жили, по обыкновению, безвыездно
в своем домике.
Возвратясь
в деревню с
семьею после непродолжительного житья
в городе, Лиза опять изменилась.
Выйдя к обеду, Лиза застала
в зале всю
семью. Тут же была и Ольга Александровна Розанова, и Юстин Помада.
Здесь Ульрих Райнер провел
семь лет, скопил малую толику капитальца и
в исходе седьмого года женился на русской девушке, служившей вместе с ним около трех лет гувернанткой
в том же доме князей Тотемских.
Ульрих Райнер оставил
семью у Блюма и уехал
в Швейцарию. С помощью старых приятелей он скоро нашел очень хорошенькую ферму под одною из гор, вблизи боготворимой им долины Рютли, и перевез сюда жену и сына.
Пришло известие, что Роберт Блюм расстрелян.
Семья Райнеров впала
в ужас. Старушка мать Ульриха Райнера, переехавшая было к сыну, отпросилась у него опять
в тихую иезуитскую Женеву. Старая француженка везде ждала гренадеров Сюррирье и просила отпустить с нею и внука
в ее безмятежно-молитвенный город.
Самая живая группа, из
семи особ, располагалась у одного угольного окна, на котором сидел белый попугай, а возле него, на довольно высоком кресле, сама маркиза
в черном чепце, черном кашемировом платье без кринолина и
в яркой полосатой турецкой шали.
В два часа Розанов с Лобачевским съедали вместе обед, за который каждый из них платил эконому по
семи рублей
в месяц.
— Нет, брешешь!
Семь пачек я сам знаю, что есть, да что
в них,
в семи-то пачках? Черт ты! Антихрист ты, дьявол ты этакой; ты меня извести хочешь; ты думаешь, я не вижу, чего ты хочешь, ворище ты треанафемский! — ругался
в соседстве слепой.
— Посмотрите, так и поймете, что и искусство может служить не для одного искусства, — наставительно проговорила Бертольди. — Голодные дети и зеленая жена
в лохмотьях повернут ваши понятия о семейном быте. Глядя на них, поймете, что
семья есть безобразнейшая форма того, что дураки называют цивилизациею.
Лиза, давно отбившаяся от
семьи и от прежнего общества, сделала из себя многое для практики того социального учения,
в котором она искала исхода из лабиринта сложных жизненных условий, так или иначе спутавших ее вольную натуру с первого шага
в свет и сделавших для нее эту жизнь невыносимою.
Продолжая фланировать
в новой маске, он внимательно прислушивался к частым жалобам недовольных порочными наклонностями общества, болел перед ними гражданскою болезнью и сносил свои скорби к Райнеру, у которого тотчас же после его приезда
в Петербург водворилась на жительстве целая импровизованная
семья.
Белоярцев, развлекаясь сладкими разговорами о сладком житье гражданской
семьи, и сам не заметил, как это дело подвигалось к осуществлению и как сам он попадал
в генералы зачинающегося братства.
«Таким образом, милостивые государи, вы можете видеть, что на покрытие всех решительно нужд
семи наличных членов ассоциации, получавших
в Доме, решительно все им нужное, как-то: квартиру, отопление, прислугу, стол, чай и чистку белья (что составляет при отдельном житье весьма немаловажную статью), на все это издержано триста двадцать шесть рублей восемьдесят три копейки, что на каждого из нас составляет по двадцати пяти рублей с ничтожными копейками.
Резюме отчета было то же, что и
в первый раз: расходов приходилось по двадцати
семи рублей на человека; уплатили свои деньги Белоярцев, Прорвич, Лиза и Каверина.
Месяцев за
семь до описываемой нами поры, когда еще
в Петербурге было тепло и белые ночи, утомляя глаза своим неприятным полусветом, сокращали расходы на освещение бедных лачуг, чердаков и подземельев,
в довольно просторной, но до крайности неопрятной и невеселой квартире происходила довольно занимательная сцена.
— Зачем же по своим комнатам.
Семья разве не может сидеть
в зале?
Отряд считался разбитым наголову. Из сорока тридцать
семь было убито, два взяты и один найден обгоревшим
в обращенной
в пепел хате.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по
семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так
в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы,
семь чертей и одна ведьма вам
в зубы, что…
Случается, к недужному // Придешь: не умирающий, // Страшна
семья крестьянская //
В тот час, как ей приходится // Кормильца потерять!
Неласково // Глядит на них
семья, // Они
в дому шумливые, // На улице драчливые, // Обжоры за столом…
В одной,
в другой навалятся, // А
в третьей не притронутся — // У нас на
семью пьющую // Непьющая
семья!