— Уж и по обыкновению! Эх, Петр Лукич! Уж вот на кого Бог-то, на того и добрые люди. Я, Евгения Петровна, позвольте, уж буду искать сегодня исключительно вашего внимания, уповая, что свойственная человечеству злоба еще не успела достичь вашего сердца и вы, конечно, не найдете самоуслаждения допиливать меня, чем занимается весь этот прекрасный город с своим уездом и даже с своим уездным смотрителем, сосредоточивающим в своем лице половину
всех добрых свойств, отпущенных нам на всю нашу местность.
Не сидите с моим другом, Зарницыным, он затмит ваш девственный ум своей туманной экономией счастья; не слушайте моего друга Вязмитинова, который погубит ваше светлое мышление гегелианскою ересью; не слушайте меня, преподлейшего в сношениях с зверями, которые станут называть себя перед вами разными кличками греко-российского календаря; даже отца вашего, которому отпущена половина
всех добрых качеств нашей проклятой Гоморры, и его не слушайте.
Неточные совпадения
— Как вам сказать? — отвечала Феоктиста с самым простодушным выражением на своем
добром, хорошеньком личике. — Бывает, враг смущает человека,
все по слабости по нашей. Тут ведь не то, чтоб как со злости говорится что или делается.
— Что ты вздор-то говоришь, матушка! Алексей мужик
добрый, честный, а ты ему жена, а не метресса какая-нибудь, что он тебе назло
все будет делать.
Даже на подпись-то цензурную не раз глянешь, думаешь: «Господи! уж не так ли махнули, чего
доброго?» — А вам это
все ничего, даже мало кажется.
— А теперь вон еще новая школа заходит, и, попомните мое слово, что скоро она скажет и вам, Алексей Павлович, и вам, Николай Степанович, да даже, чего
доброго, и доктору, что
все вы люди отсталые, для дела не годитесь.
— Какая ты право, Агнеса! К тебе едешь за советом, за
добрым словом, а ты
все ищешь, как бы уколоть, уязвить да обидеть.
— И должен благодарить, потому что эта идеальность тебя до
добра не доведет. Так вот и просидишь
всю жизнь на меревском дворе, мечтая о любви и самоотвержении, которых на твое горе здесь принять-то некому.
Когда распочалась эта пора пробуждения, ясное дело, что новые люди этой эпохи во
всем рвались к новому режиму, ибо не видали возможности идти к
добру с лестью, ложью, ленью и всякою мерзостью.
Честная горсть людей, не приготовленных к честному общественному служению, но полюбивших
добро и возненавидевших ложь и
все лживые положения, виновата своею нерешительностью отречься от приставших к ней дурачков; она виновата недостатком самообличения.
За пренебрежение этой силой она горько наказана, вероятно к истинному сожалению
всех умных и в то же время
добрых сынов России.
И дьяконица, и ее муж, Василий Иванович Александровский, были очень
добрые и простодушные люди, которые очень любили Гловацких и
всю их компанию.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень
добрый человек, но не герой, точно так же, как не злодей; что она для него дороже
всего на свете и что потому она станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «
Все другое на втором плане», — думала Женни.
А дело было в том, что
всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и ног в параличе и любовался, как полнела и
добрела во
всю мочь его грозная половина, с утра до ночи курившая трубку с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
Ольга Александровна тоже стала этому удивляться, и дома опять началась старая песня, затевавшаяся по поводу тяжелых стульев-«убоищ» и оканчивавшаяся тем, как
добрые люди «женам
все доставляют, а есть и подлецы, которые…» Выходило обыкновенно, что
все подлецы всегда живут именно так, как живет Розанов.
Там, бывало, по крайней мере
все его знали; там был Вязмитинов, веселый Зарницын, кроткий Петр Лукич, приветливая,
добрая Женни.
— Ды-ть, матушка, нешь он тому причинен? — ублажала ее появившаяся у них за спинами Марфа. — Он бы и
всей своей радостной радостью рад, да где ж ему догнать лошадь! Когда бы у него обувка, как у
добрых людей, ну еще бы, а то ведь у него сапожищи-то — демоны неспособные.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же
все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а
все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Неточные совпадения
Подите кто-нибудь!» // Замялись наши странники, // Желательно бы выручить // Несчастных вахлаков, // Да барин глуп: судись потом, // Как влепит сотню
добрую // При
всем честном миру!
«Вишь, тоже
добрый! сжалился», — // Заметил Пров, а Влас ему: // — Не зол… да есть пословица: // Хвали траву в стогу, // А барина — в гробу! //
Все лучше, кабы Бог его // Прибрал… Уж нет Агапушки…
— Послали в Клин нарочного, //
Всю истину доведали, — // Филиппушку спасли. // Елена Александровна // Ко мне его, голубчика, // Сама — дай Бог ей счастие! // За ручку подвела. //
Добра была, умна была,
На
все четыре стороны // Поклон, — и громким голосом // Кричит: «Эй, люди
добрые!
У каждого крестьянина // Душа что туча черная — // Гневна, грозна, — и надо бы // Громам греметь оттудова, // Кровавым лить дождям, // А
все вином кончается. // Пошла по жилам чарочка — // И рассмеялась
добрая // Крестьянская душа! // Не горевать тут надобно, // Гляди кругом — возрадуйся! // Ай парни, ай молодушки, // Умеют погулять! // Повымахали косточки, // Повымотали душеньку, // А удаль молодецкую // Про случай сберегли!..