Даже сострадание, обыкновенно неразлучное с этим
воспоминанием, явилось каким-то таким жиденьким, что сам доктор его не заметил.
Теперь в густой пуще давно уже нет и следа той белой башни, от которой она, по догадкам польских историков, получила свое название, но с мыслью об этом лесе у каждого литвина и поляка, у каждого человека, кто когда-нибудь бродил по его дебрям или плелся по узеньким дорожкам, насыпанным в его топких внутренних болотах, связаны самые грандиозные
воспоминания.