— Ну, уж извините меня, а я не так думаю, — мне звери милее скотин. При этой смете, позвольте доложить, что
господин и госпожа Ропшины вам кланяются: они еще не издохли, и даже не собираются.
Оно бы ничего, но все эти
господа и госпожи смотрели на него так странно; и это, пожалуй, ничего. Прежде, бывало, иначе на него и не смотрели благодаря его сонному, скучающему взгляду, небрежности в одежде.
— Тетушкины, бабушкины, дедушкины, прабабушкины, прадедушкины, вон всех этих полинявших
господ и госпож в робронах, манжетах…
Не судите о красоте англичан и англичанок по этим рыжим
господам и госпожам, которые дезертируют из Англии под именем шкиперов, машинистов, учителей и гувернанток, особенно гувернанток: это оборыши; красивой женщине незачем бежать из Англии: красота — капитал.
Комната в квартире
господина и госпожи Рыбушкиных. Марья Гавриловна (она же и невеста) сидит на диване и курит папироску. Она высокого роста, блондинка, с весьма развитыми формами; несколько подбелена и вообще сооружена так, что должна в особенности нравиться сохранившимся старичкам и юношам с потухшими сердцами.
Неточные совпадения
Яков был крепостной, весьма усердный
и преданный человек; он, как
и все хорошие приказчики, был до крайности скуп за своего
господина и имел о выгодах господских самые странные понятия. Он вечно заботился о приращении собственности своего
господина на счет собственности
госпожи, стараясь доказывать, что необходимо употреблять все доходы с ее имений на Петровское (село, в котором мы жили). В настоящую минуту он торжествовал, потому что совершенно успел в этом.
Однажды они вдвоем откуда-то возвращались лениво, молча,
и только стали переходить большую дорогу, навстречу им бежало облако пыли,
и в облаке мчалась коляска, в коляске сидела Сонечка с мужем, еще какой-то
господин, еще какая-то
госпожа…
Это был не подвиг, а долг. Без жертв, без усилий
и лишений нельзя жить на свете: «Жизнь — не сад, в котором растут только одни цветы», — поздно думал он
и вспомнил картину Рубенса «Сад любви», где под деревьями попарно сидят изящные
господа и прекрасные
госпожи, а около них порхают амуры.
Препотешное существо, даже до нелепости. Вот, хоть бы эти письма. Я к этим штукам отчасти уж попривык, водя дружбу с такими
госпожами и господами; ну, а на свежего, неиспорченного человека, как должны они действовать, например, на проницательного читателя?
Также рассказывал Антон много о своей
госпоже, Глафире Петровне: какие они были рассудительные
и бережливые; как некоторый
господин, молодой сосед, подделывался было к ним, часто стал наезжать,
и как они для него изволили даже надевать свой праздничный чепец с лентами цвету массака,
и желтое платье из трю-трю-левантина; но как потом, разгневавшись на
господина соседа за неприличный вопрос: «Что, мол, должон быть у вас, сударыня, капитал?» — приказали ему от дому отказать,
и как они тогда же приказали, чтоб все после их кончины, до самомалейшей тряпицы, было представлено Федору Ивановичу.