Неточные совпадения
Одного сибирскому социалисту якобы недоставало: грамотного, представительного и смелого человека, который бы взял на
себя труд
по затеянной перепечатке в Сибири «Колокола». Купец, раскинув здравым умом, вероятно рассчитывал, что охотника взяться за такое дело в Сибири, в числе живущих в Лондоне людей, конечно, не найдется ни одного, и он только повздыхает перед лондонцами своими гражданскими вздохами, что «вот все бы де так; я на все готов, но людей нет», да все тем и покончится.
— Въедемте же,
по крайней мере, хоть вместе в Россию? — уговаривал его Бенни; но купец и от этого отказался и самым решительным образом запротестовал против того, что Бенни везет на
себе множество листов «Колокола», с которыми его могут поймать на границе.
Гораздо спустя, только уже у позднейших, далее развившихся писателей встречаем, что предприятели шныряют
по городам, сидят где-то в слободках и все пишут до бела света, но и эти позднейшие писатели все-таки опять не могли придумать, что такое именно пишут их предприниматели, и оттого эти герои их опытному человеку всего более напоминали
собою нарочных чиновников, секретно поверяющих ревизские сказки.
Здешние революционеры навязчиво предлагали ему свои услуги для отправки этих писем: им хотелось или совсем удержать их у
себя, или,
по крайней мере, подпечатать их и прочесть.
— Судя
по нравам Англии и даже Польши, — говорил Бенни, — я думал, что меня или вовсе не захотят на порог пустить, или же примут так, чтобы я чувствовал, что сделал мой товарищ, и я готов был не обижаться, как бы жестко меня ни приняли; но, к удивлению моему, меня обласкали, и меня же самого просили забыть о случившейся вчера за столом истории. Они меня же сожалели, что я еду с таким человеком, который так странно
себя держит. Эта доброта поразила меня и растрогала до слез.
Это самодовольство Ничипоренки, после стольких доказательств его неспособности и неумения ни за что взяться, приводило Бенни в отчаяние. Отчаяние это еще более увеличивалось тем, что этот Ничипоренко,
по питерским рекомендациям, был звезда, жемчужина, Голиаф, которым в Петербурге любовались, на которого надеялись и у которого заповедали Бенни учиться и брать с него пример, потому что он-де уже все знает и научит, как и где
себя держать, сообразно всяким обстоятельствам.
Ничипоренко вел
себя так, как ведут
себя предприниматели, описанные в некоторых известных повестях и в романах, но то, что люди в повестях и романах,
по воле авторов, слушают развеся уши, за то в действительной жизни сплошь и рядом называют человека дураком и просят его выйти за двери.
Она послала за ним одного из своих знакомых и, призвав Бенни к
себе, сказала ему, что негодование ее на его товарища вовсе не падает на ни в чем не повинного Бенни; но что если он, Бенни, хочет путешествовать
по России с тем, чтобы познакомиться с страною и с хорошими русскими людьми, то прежде всего он должен освободить
себя от своего петербургского товарища.
Он никогда не мог видеть перед
собою всего дела в целом его объеме, а рассматривал его
по деталям: «это, мол, если неловко, то, может быть, вот это вывезет».
Ничипоренко рассказал, что он нашел на станции в Орле очень доброго офицера, едущего в Москву «
по казенной надобности», упросил того взять его с
собою и догнал Бенни на перекладной.
В отрезвляющем, консервативном покое равнодушной к питерским затеям Москвы Бенни теперь задавал
себе вопрос: зачем он сюда приехал? что такое значит здесь он, фактически русский подданный и документально «натурализованный английский субъект», человек нерусский ни
по крови, ни
по привычкам и космополит
по убеждениям?
По этому поводу я тщательно припоминал
себе все мельчайшие подробности моих сношений с Ничипоренко, с которым мы одно время жили вместе у профессора И. В. Вернадского, но ничего не мог припомнить, чем бы я его мог совратить с доброго пути?
Бенни во все время тихо и мирно сотрудничал в «Северной пчеле» и, вспоминая порою о своих попытках произвести в России вдруг общую революцию с Ничипоренком, искреннейшим образом над
собою смеялся, негодуя на тех русских социалистов, которых нашел, но неуклонно стремясь отыскать других, которые,
по его великой вере, непременно должны где-то в России таиться…
После попытки разъяснить «депутатам молодого поколения», что они не умеют читать
по писанному, что взволновавшая их статья самым искренним образом направлена в защиту студентов от клеветы, а не в обвинение их, Бенни назвал депутатов людьми, лишенными смысла, и выпроводил их от
себя вон довольно бесцеремонным образом.
Именно, их можно бы даже без затруднения всех пересчитать здесь
по пальцам, и они давно отмечены от толпы шарлатанов, искавших в этой суматохе только лишь случая репетиловски «пошуметь» во имя женского вопроса (очень часто во вред делу), или просто с целию пользоваться трудным положением женщин, когда те, отбившись от семей и от преданий, охранявших их женственность, увидят
себя на распутии, без средств и без положения.
В это время Бенни посетила тяжелая болезнь и нищета, к которой он привел
себя предшествовавшим своим поведением и из которой, упав духом, не мог выбиться до самой высылки его,
по решению сената, за русскую границу в качестве «англичанина». Средства, к которым Артур Бенни прибегал для того, чтобы, имея некоторый талант и знания, при отменной трезвости и добросовестности в работе, доходить порой до неимения хлеба и носильного платья, были самые оригинальные.
Но, возвратясь на другой день домой около двенадцати часов ночи, он опять застал у
себя свою вчерашнюю гостью, и… чтобы избавить ее от всяких подозрений, опять, по-вчерашнему же, провел ночь на ялике, на взморье, против Екатерингофа.
Людям, удивлявшимся этой новой странной выходке Бенни, он отвечал, что не желает пользоваться привилегиею своего иностранного подданства и хочет принять на
себя ту же самую степень наказания, какая будет определена всем русским подданным, осужденным с ним
по одному делу; но ходатайство Бенни о принятии его в русское подданство не удовлетворено, и он выслан за границу как иностранец.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю
себе, — верно, нашел беспорядки
по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки
по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом
себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Как взбежишь
по лестнице к
себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже.
Жандарм. Приехавший
по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к
себе. Он остановился в гостинице.