Неточные совпадения
В святой простоте ума и сердца, я, находясь в преддверии лабиринта, думал, что я уже прошел его и что мне пора в тот затон, куда я, как сказочный ерш, попал, исходив все океаны и реки и обив все свои
крылья и перья в борьбе с волнами моря житейского. Я думал, что я дошел до края моих безрассудств, когда только еще начинал к ним получать смутное влечение. Но как бы там ни было, а желание мое удалиться
от мира было непреложно — и я решил немедленно же приводить его в действие.
Он понял, какой червяк забрался в мою душу, и порешил помочь мне его выкурить; но ошибся в расчете и вместо одного горя отпустил со мною на дорогу два, из коих одно было злее другого, хотя оба они выводили меня на одну торную дорогу, к глубочайшему раздору с собою и с
миром,
от которого
скрыла меня черная мантия и воскрылия клобука — моего духовного шлема.
Неточные совпадения
Он был как будто один в целом
мире; он на цыпочках убегал
от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей
крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
[В одном из предыдущих писем к брату,
от 26 января, Пущин заявляет, что не решается писать ему почтой о своих переживаниях в связи с переговорами о
мире после Крымской войны; «Как ни желаю замирения, но как-то не укладывается в голове и сердце, что будут
кроить нашу землю…
Ко мне приходит человек, платит мне два рубля за визит или пять рублей за ночь, и я этого ничуть не
скрываю ни
от кого в
мире…
В этот момент, когда глухой занавес окончательно готов был отделить
от меня весь этот прекрасный
мир, я увидел: невдалеке, размахивая розовыми руками-крыльями, над зеркалом мостовой скользила знакомая, громадная голова. И знакомый, сплющенный голос:
Лодка выехала в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта
от всего
мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь
крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение
от их сильного полета. Должно быть, здесь, где-нибудь в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег на корму навзничь и долго глядел вверх на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались в розовый цвет.