Этот мыльный фартук своим прикосновением производил на меня такое отвратительное впечатление, что я бился и визжал как сумасшедший и, наконец, однажды
ущипнул бабушку так больно, что она, выхватив меня из своих колен, зажала в них снова по другому образцу и отхлопала ладонью так больно, что я помню это о сю пору почти так же живо, как сочный, рубенсовский колорит латышских дев, на которых я нехотя смотрел, удивляясь занимательности некоторых их форм.
И находившийся в своем удивительном художественном восторге Лаптев вдруг вскочил с места, пребольно
ущипнул меня с обеих сторон под челюстями и, нежно поцеловав в лоб, договорил...