Волнение народа было так велико, что ни епископ, ни пресвитеры Уже ни во что не вступались, и над всем положением царила Нефора, на которую все хотели смотреть и ее слушали.
Неточные совпадения
Скоро от этого сделалось всеобщее
волнение, о котором тотчас же узнал правитель, и оно его очень обеспокоило, так как он не знал, чем его утишить. Баба же Бубаста побежала к Нефоре и, распалив в ней хитрыми словами оскорбление и ревность, убедила ее идти к правителю и просить его, чтобы он снизошел к горю
народа и к его надежде получить облегчение через молитву христиан, которая может двинуть гору и запрудить ею Нил, чтобы вода поднялась и оросила пажити.
Правитель в это время находился в смущении от дошедших до него слухов о
волнении в
народе. Бубаста успела взбунтовать всю александрийскую чернь рассказами о вине христиан, и многие, по ее научению, побежали на Фаррос к мемфиту Пеоху, чтобы услыхать от него подтверждение слов Бубасты, а другие собрались в огромном числе и двинулись к дому правителя.
— Но тогда
народ может броситься на этих людей и произведет кровопролитие, а после опять начнется
волнение, которое будет угрожать гибелью всем нам, состоятельным людям, — перебил один из гостей.
Неточные совпадения
Такие слова перелетали по всем концам. Зашумели запорожцы и почуяли свои силы. Тут уже не было
волнений легкомысленного
народа: волновались всё характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар.
Наутро опять жизнь, опять
волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например,
народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет, решает участь
народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия.
Нельзя без
волнения читать эти строки: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа…» «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой…» «И долго буду тем любезен я
народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я Свободу и милость к падшим призывал».
— Я столько, столько вынесла, смотря на всю эту умилительную сцену… — не договорила она от
волнения. — О, я понимаю, что вас любит
народ, я сама люблю
народ, я желаю его любить, да и как не любить
народ, наш прекрасный, простодушный в своем величии русский
народ!
От
волнения Тит в первую минуту не мог сказать слова, а только тяжело дышал. Его худенькое старческое лицо было покрыто потом, а маленькие глазки глядели с усталою покорностью.
Народ набился в волость, но, к счастью Тита, большинство здесь составляли кержаки.