Неточные совпадения
Нельзя сомневаться, что есть люди, имеющие этот дар, но им воспользоваться может только существо избранное, существо, которого душа создана по образцу их души, которого судьба должна зависеть от их судьбы… и тогда эти два созданья, уже знакомые прежде рождения своего, читают свою участь
в голосе друг друга;
в глазах,
в улыбке… и не могут обмануться… и горе им, если они не вполне доверятся этому святому таинственному влечению… оно существует, должно существовать вопреки всем умствованиям людей ничтожных, иначе душа брошена
в наше
тело для того только, чтоб оно питалось и двигалось — что такое были бы все цели, все труды человечества без любви?
Что делать Юрию? —
в деревне,
в глуши? — следовать ли за отцом! — нет, он не находит удовольствия
в войне с животными; — он остался дома, бродит по комнатам, ищет рассеянья, обрывает клочки раскрашенных обоев; чудные занятия для души и
тела; — но что-то мелькнуло за углом… женское платье; — он идет
в ту сторону, и вступает
в небольшую комнату, освещенную полуденным солнцем; ее воздух имел
в себе что-то особенное, роскошное; он, казалось, был оживлен присутствием юной пламенной девушки.
Они были душа этого огромного
тела — потому что нищета душа порока и преступлений; теперь настал час их торжества; теперь они могли
в свою очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили свои лохмотья
в царские одежды и кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур
в своем роде; чем менее они надеялись повелевать, тем ужаснее было их царствование; надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было — обида, один — но смертельный.
Между тем Юрий и Ольга, которые вышли из монастыря несколько прежде Натальи Сергевны, не захотев ее дожидаться у экипажа и желая воспользоваться душистой прохладой вечера, шли рука об руку по пыльной дороге; чувствуя теплоту девственного
тела так близко от своего сердца, внимая шороху платья, Юрий невольно забылся, он обвил круглый стан Ольги одной рукою и другой отодвинул большой бумажный платок, покрывавший ее голову и плечи, напечатлел жаркий поцелуй на ее круглой шее; она запылала, крепче прижалась к нему и ускорила шаги, не говоря ни слова…
в это время они находились на перекрестке двух дорог, возле большой засохшей от старости ветлы, коей черные сучья резко рисовались на полусветлом небосклоне, еще хранящем последний отблеск запада.
— «Разве не видишь, что хозяева», — отвечала солдатка; заметив, что псарь приближался к ней переваливаясь, как бы стараясь поддержать свою голову
в равновесии с протчими частями
тела, она указала своим спутникам большой куст репейника, за который они тотчас кинулись и хладнокровно остановилась у ворот.
Он нашел ее полуживую, под пылающими угольями разрушенной хижины; неизъяснимая жалость зашевелилась
в глубине души его, и он поднял Зару, — и с этих пор она жила
в его палатке, незрима и прекрасна как ангел;
в ее чертах всё дышало небесной гармонией, ее движения говорили, ее глаза ослепляли волшебным блеском, ее беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками, была восхитительна как фарфоровая игрушка, ее смугловатая твердая грудь воздымалась от малейшего вздоха… страсть блистала во всем:
в слезах,
в улыбке,
в самой неподвижности — судя по ее наружности она не могла быть существом обыкновенным; она была или божество или демон, ее душа была или чиста и ясна как веселый луч солнца, отраженный слезою умиления, или черна как эти очи, как эти волосы, рассыпающиеся подобно водопаду по круглым бархатным плечам… так думал Юрий и предался прекрасной мусульманке, предался и
телом и душою, не удостоив будущего ни единым вопросом.
Юрий обхватил ее мягкий стан, приклонил к себе и поцеловал ее
в шею: девственные груди облились румянцем и заволновались, стараясь вырваться из-под упрямой одежды… о, сколько сладострастия дышало
в ее полураскрытых пурпуровых устах! он жадно прилепился к ним, лихорадочная дрожь пробежала по его
телу, томный вздох вырвался из груди…
— О я вас знаю! Вы сами захотите потешиться его смертью… а что мне толку
в этом! Что я буду? Стоять и смотреть!.. нет, отдайте мне его
тело и душу, чтоб я мог
в один час двадцать раз их разлучить и соединить снова; чтоб я насытился его мученьями, один, слышите ли, один, чтоб ничье сердце, ничьи глаза не разделяли со мною этого блаженства… о, я не дурак… я вам не игрушка… слышите ли…
Когда казаки, захотев увериться
в его кончине, стали приподнимать его за руки, то заметили, что
в последних судорогах он крепко ухватил ногу своей дочери, впился
в нее костяными пальцами, которые замерли на нежном
теле… О, это было ужасно… они смеялись!..
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама
в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни
телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право,
в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего
тела; за ними почтмейстер, превратившийся
в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Аммос Федорович (дрожа всем
телом).Никак нет-с. (
В сторону.)О боже, вот уж я и под судом! и тележку подвезли схватить меня!
Проходит и еще один день, а градоначальниково
тело все сидит
в кабинете и даже начинает портиться.
Дело
в том, что она продолжала сидеть
в клетке на площади, и глуповцам
в сладость было,
в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно,
в особенности же когда к ее
телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.