Носовцы же (поморского согласия) писали титлу: царь славы, IС сын Божий, и потому,
предав анафеме новщиков [Новщики — вводящие перемену, новизну в расколе.], выгнали их из деревни.
— Пиши! — притопнув ногой, сказал Гапон. — И теперь царя, потопившего правду в крови народа, я, Георгий Гапон, священник, властью, данной мне от бога,
предаю анафеме, отлучаю от церкви…
С нашей стороны было невозможно заарканить Белинского; он слал нам грозные грамоты из Петербурга, отлучал нас,
предавал анафеме и писал еще злее в «Отечественных записках». Наконец он торжественно указал пальцем против «проказы» славянофильства и с упреком повторил: «Вот вам они!», мы все понурили голову, Белинский был прав!
Неточные совпадения
Ты мне вот что скажи, ослица: пусть ты
пред мучителями прав, но ведь ты сам-то в себе все же отрекся от веры своей и сам же говоришь, что в тот же час был
анафема проклят, а коли раз уж
анафема, так тебя за эту
анафему по головке в аду не погладят.
—
Анафеме предали! Не
анафеме, а памятник ему поставить надо! И дождемся, будет памятник! И не один еще Стенька Разин, будет их много, в каждой деревне свой Стенька Разин найдется, в каждой казачьей станице сыщется, — а на Волге сколько их! Только надо, чтобы их еще больше было, надо потом слить их — да и ахнуть! Вот только тогда-то все ненужное к черту полетит!
Романтизм беспрестанно плакал о тесноте груди человеческой и никогда не мог отрешиться от своих чувств, от своего сердца; он беспрестанно приносил себя в жертву — и требовал бесконечного вознаграждения за свою жертву; романтизм обоготворял субъективность —
предавая ее
анафеме, и эта самая борьба мнимо примиренных начал придавала ему порывистый и мощно-увлекательный характер его.
Астахов, конечно, разъярился, забегал по начальству, начал искать чадо своё, но, пошумев недели с две,
предал дочь
анафеме и бросил поиски. Да и Авдея перестал донимать, потому что однажды на сходе мирском тот сказал ему:
— Фу ты, господи! — прошептал Тихон Павлович, лежа рядом с женой и прислушиваясь к мягким вздохам ночи за окном. От согретой пуховой перины ему стало жарко; он беспокойно повозился,
предал супругу
анафеме, спустил ноги на пол и сел на кровать, отирая потное лицо.