— Такие люди, как ты, — сказал Паткуль, положив ему руку на плечо, — нужны мне при тамошнем дворе. Там можешь продолжать служить мне и России. Здесь,
в армии, пост мой кончился, и с этим изменяется твоя должность. Доволен ли ты?
Неточные совпадения
— Назад! назад! главная
армия московитская идет
в обход от Пегкофа.
— Видишь, конь не имеет седока: излови его и лети на нем прямо
в ряды шведские, промчись только мимо них, как дух, и пронеси весть, что главная
армия русских идет
в обход от Пекгофа.
Утраты последовали за утратами: жена моя хотя и родила еще сына, но
в течение пяти лет померли у нас два старшие; дворы, купленные на кровные деньги, полученные от князя Василья за наше детище, сгорели;
в две жатвы собрали мы одну солому; скот падал; начались стрелецкие мятежи, и я едва не лишился тогда головы за преданность мою дому Нарышкиных; воспитатель и второй отец моего сына пал
в безвременье, и село Красное, назначенное воспитаннику, отдано Гордону [Гордон Патрик (1635–1699) — шотландец по происхождению, генерал русской
армии, поддерживавший Петра I
в борьбе против царевны Софьи.].
Мы
в скором времени узнали церез шпионов наших
в русской
армии, цто под Мариенбургом какого-то вазного пленника схватили и увезли, куда ворон костей не заносит.
Видения мои сбываются: народ волнуется, шумит, толкует об открытии заговора, о бегстве царя Петра Алексеевича с матерью и молодою супругою
в Троицкий монастырь; войско, под предводительством Лефорта [Лефорт Франц Яковлевич (1656–1699) — швейцарец, с 1678 г. состоявший на службе
в русской
армии; играл активную роль
в создании Преображенского и Семеновского «потешных» полков, впоследствии участвовал во всех военных походах начального периода правления Петра I.] и Гордона, собирается
в поход; сзывают верных Петру к защите его, проклинают Шакловитого [Шакловитый Федор Леонтьевич — управляющий Стрелецким приказом, сообщник царевны Софьи Алексеевны; казнен Петром I
в 1689 г.], раздаются угрозы Софии.
Преследуя народные слухи, она отыскала солдата, бывшего под Эррастфером и отпущенного за ранами из
армии Шереметева на свою родину
в Москву.
А я?.. растеряв свое сердце по всем дневкам наших походов, убегая отечества, разоренного и едва ли не завоеванного русскими, убегая мест, где каждый шаг напоминал мне стыд нашего оружия, еду
в главную
армию, чтобы отдохнуть хотя среди побед моего короля и славы шведов, — и что ж?
Приехав
в главную
армию, я застал короля на торжественной колеснице, отнимающего венцы и раздающего их. Все трепетало имени шведского. Что ж из этого для нашего отечества? — думали лифляндцы и по-прежнему шли проливать свою благородную кровь за упрямство короля.
Когда приказчик говорил: «Хорошо бы, барин, то и то сделать», — «Да, недурно», — отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил
в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером.
— Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он
в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. [Шаматон (разг., устар.) — гуляка, шалопай, бездельник.] Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.
Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением
в армию тысяча восемьсот четвертого году».
Неточные совпадения
За десять лет до прибытия
в Глупов он начал писать проект"о вящем [Вящий (церковно-славянск.) — большой, высший.]
армии и флотов по всему лицу распространении, дабы через то возвращение (sic) древней Византии под сень российския державы уповательным учинить", и каждый день прибавлял к нему по одной строчке.
В летописных страницах изображено подробно, как бежали польские гарнизоны из освобождаемых городов; как были перевешаны бессовестные арендаторы-жиды; как слаб был коронный гетьман Николай Потоцкий с многочисленною своею
армиею против этой непреодолимой силы; как, разбитый, преследуемый, перетопил он
в небольшой речке лучшую часть своего войска; как облегли его
в небольшом местечке Полонном грозные козацкие полки и как, приведенный
в крайность, польский гетьман клятвенно обещал полное удовлетворение во всем со стороны короля и государственных чинов и возвращение всех прежних прав и преимуществ.
«Нет, те люди не так сделаны; настоящий властелин,кому все разрешается, громит Тулон, делает резню
в Париже, забывает
армию в Египте, тратит полмиллиона людей
в московском походе и отделывается каламбуром
в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, — а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!»
Говорят вон,
в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской
армии в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Явился тоже один пьяный отставной поручик,
в сущности провиантский чиновник, [Провиантский чиновник — т. е. интендантский, ведавший закупками провианта для
армии.] с самым неприличным и громким хохотом и, «представьте себе», без жилета!